Молодёжь в воспроизводстве традиционной культуры бурят: к вопросу об определении специфики социокультурного пространства.

Шойдокова Наталья Цыренжаповна,

Российская Академия государственной службы при Президенте РФ,

Учитель Агинская окружная гимназия.

По мнению ученых до ХХ века традиционные общества молодежи как особого социального страта не знали. Появление этого нового социального феномена связано с индустриальным развитием общества.  Феномен «омоложения» современной культуры был отмечен ещё в 30-е годы  ХХ столетия Й. Хейзингой, который  говорил о  пуерилизме современной культуры; П.-Э. Митев говорил о ювентизации общества. С тех пор многие исследователи изучали различные аспекты данного феномена. Например, Ю.Давыдов, который  занимался изучением «гедонистической инфантилизации» молодежных контркультур  60-х годов ХХ века. А в начале XXI  столетия Е. Омельченко констатирует, что «молодежь теряет единоличное право на обладание молодостью»[1]. Теперь разграничим   понятия «молодежь»  и  «молодость». Очень точно об этом написал  И.М. Ильинский: «Природа молодости заключена в природе отдельного человека и его психофизическом развитии. Природа молодежи – в природе особой общественной группы и ее социальном развитии»[2].  Данное уточнение важно, так как, если ранее носителем свойств молодости была исключительно социально-демографическая группа молодежи, то сейчас в связи с феноменом омоложения современной культуры – не только молодежь, но и более старшие возрастные группы. Кроме этого - то, что в традиционных обществах молодежи (в современном понимании) не было, а существовали молодые представители сообщества, молодое поколение. А в связи с вышеуказанными процессами ювентизации и др., можно утверждать, что  происходит постепенное расширение реального и символического пространства молодости.

Каким было это пространство в традиционных обществах? у отдельных народов?

Цель данной статьи заключается в попытке осмысления специфики социокультурного пространства молодости в традициях бурятского этноса.

Для решения данной цели были рассмотрены, во-первых, возрастные границы молодости в традициях бурят; во-вторых, обряды перехода из возрастной фазы «детство» в период «взрослость» как один из механизмов социокультурного воспроизводства; в-третьих, специфические маркеры пространства молодости.

В любом обществе всегда были  люди 14 - 30-летнего возраста, и, как утверждают А.С. Панарин и В.В. Ильин «раньше их  доля была во много раз выше, чем в настоящее время, в силу высокой рождаемости и низкой средней продолжительности жизни, но были ли они молодыми?  Сельский паренек рано становился  некрасовским   «мужичком  в сапогах» -  в двенадцать — четырнадцать лет он уже работал в поле наряду со взрослыми. Да и женили его рано <…>. Следовательно, он из детства сразу «прыгал» во взрослость. То же самое случалось с «фабричными» пареньками и девушками из простого народа в городе»[3]. То есть, молодежи как особой социально-демографической группы населения еще не существовало. Но молодость  как жизненная фаза, социокультурное пространство молодости существовали. 

Рассмотрим, во-первых, само пространство молодости  в традициях бурятского этноса, и, во-вторых, его специфические маркеры.

В социокультурной традиции бурятского этноса детство заканчивалось и начиналась взрослость с  возрастной границы  14 – 15 лет. Именно этот возрастной порог символизировал то, что ребенок,  пройдя к 7-8 годам  фазу  «бурхан» или «заяши» (в пер. с бурятского - бог, божество или покровитель), к 14-15 годам этап  «барлаг» (в пер. с бурятского - работник, слуга), переходил  к статусу «нухэр» (друг).

У бурят считалось, что до 7-8 лет  дети  воплощают в себе нечто священное. Д.М. Бурхинов, Д.А. Данилов и С.Д. Намсараев пишут, что «в этом возрасте ребенок подобен божеству, поэтому запрещалось его бранить, проносить над его головой что-либо грязное, осквернять, резать или отдавать кому-нибудь  его одежду. Благодаря подобным представлениям у многих азиатских народов было развито мягкое, бережное отношение к детям»[4].  Детей не ограничивали в поведении, давали возможность некоторое время развиваться вне влияния взрослых,  не подавлялось их собственное «Я».  Примером можно привести наставление бурятского просветителя, общественного деятеля Э.-Х. Галшиева: «Когда обучаешь малолетних детей, не подавляй их замечаниями. Если будешь часто делать замечания, то их разум станет подобно светильнику, поставленному на вихрь»[5]. 

В последующие семь лет (период от 7 до 14 лет) ребенок проживал стадию «барлаг», главный смысл которой заключается  в привитии навыков трудовой деятельности, усвоении социальных норм, активной трудовой социализации. Выше указанные авторы уточняют: «С 5-7 лет начинается прямая трудовая направленность в воспитании. Это в корне меняет отношение взрослых к ребенку. Как только он начинает принимать участие в трудовой деятельности, ребенок становится субъектом деятельности»[6].

Таким образом, пройдя две жизненные фазы: своеобразных «святости» и  «вседозволенности», а затем  «рабства» и «подчиненности» подросток  в 14-15 лет сразу же становился взрослым.

У бурят, как и у всех народов традиционной культуры, после периода детства сразу же начиналась взрослость, а социализация протекала естественно; взросление  понималось  как резкий переход, который осуществлялся с помощью старших  в ходе специальных обрядов. Благодаря этому в сознании молодого бурята четко фиксировался момент перехода из детства во взрослость, в иное экзистенциальное состояние.

Какие традиционные обряды, символизирующие обретение статуса взрослого члена общества, существовали в культуре бурятского этноса? Какие существовали особенности обрядов инициации?

Согласно М. Элиаде,  инициация – это «совокупность обрядов и устных наставлений, цель которых – радикальное изменение религиозного и социального статуса посвящаемого… К концу испытаний неофит обретает совершенно другое существование, чем до посвящения: он становится другим»[7]. Из всех существующих видов инициации нас, конечно же, интересуют только возрастные, в ходе которых индивид обретал статус «взрослого». Необходимо помнить, что факт биологического взросления сам по себе не обеспечивал индивиду статус «взрослого», полноправного члена общества. Только пройдя испытания, пережив символическую смерть в качестве ребенка, индивид считался родившимся заново – уже в качестве взрослого человека.  Инициация, проходившая при участии как минимум двух поколений, обеспечивала непрерывность культурной традиции, воспроизводство социума в целостности и неизменности.  Таким образом, возрастная инициация подразумевает всестороннее, комплексное приобщение индивида к социокультурной реальности, исключает конфликт поколений и обеспечивает социокультурное воспроизводство. 

Институт  возрастной инициации строился с учетом гендерного аспекта. Так, для  молодых бурят к 13 годам совершался обряд сохранения жизненной силы. Считалось, что наступал новый жизненный цикл.  И к 14-15 годам юный бурят входил в мир взрослых.  Наряду со всеми мужчинами с 16-17 лет юноши кроме работы по хозяйству «должны были принимать участие во всех состязаниях как родового, межулусного, так и более масштабного характера», – пишут К.М. Герасимова, Г.Р. Галданова и Г.Н. Очирова. З.П. Морохоева, анализируя особенности социализации индивида в патриархально-феодальном кочевом обществе Центральной Азии, отмечает: «В 13 лет монгол считался совершеннолетним. С этих пор юноши должны были нести службу в ополчении и участвовать в облавных охотах. В это время мальчики проходили обряд инициации, от них требовалось умение бороться (барилдаха), знание кузнечного дела (дархалха), знание ремесла (урлаха), умение охотиться (ангаха), ломать голыми руками хребет животного (hэер шааха), плести кнут из восьми ремешков (наймаар могойшолоод мина томохо), плести путы для лошади (гурбилаа шудэр томохо), натягивать тетиву лука, сделанного из рога (эбэр номын ооhорыень уяжа шадаха), быть хорошим наездником (урилдаани мори унаха)… В 14-15 лет мальчики проходили обряд «ямаан хонин хоёр» («коза и овца»): им предстояло справиться с  двумя жертвенными животными – козой и бараном… Наряду с этим они обучались другим обрядам, а также учили наизусть предания и мифы, после чего уже считались взрослыми мужчинами»[8]. Таким образом, молодой бурят, как и монгол, пройдя все эти испытания, становился взрослым человеком в 14-15 лет. При этом до 35-40 лет бурят должен был беспрекословно подчиняться отцу, старшему в семье.

Иначе складывалась ситуация относительно инициации молодых девушек. Исследователи отмечают, что в традициях бурят нет или не сохранились обряды, маркирующие достижение девочки – подростка физиологической зрелости. Д.А. Николаева пишет: «в бурятской традиции ритуалы по установлению подобных возрастных границ не сохранились. Можно лишь условно рассматривать в значении инициационных молодежные игрища-нааданы, в которых принимают участие обряженные в «саажа» девушки, готовые к вступлению в брак, но в них лишь фиксируется соответствующий возрастной статус…»[9]. То есть,  девушки в 15-16 лет надевали специальные девичьи украшения, которые  обычно являлись своеобразным символом   взрослости девушки, ее готовности к замужеству. Исследователь пишет: «Знаком, подтверждающим нахождение девушек-неофиток в «диком, природном» состоянии, является ношение ими специальных девичьих украшений – саажа (нархинсак). Данный вид украшений обычно одевали девушки на выданье или невесты. <…> Надевали такое украшение молодые девушки 15-16 лет на молодежные вечерки-нааданы»[10]. Кроме данных украшений признаком того, что   молодая девушка еще не вышла замуж, являлись особенности кроя и отделки девичьей одежды.

В социокультурной традиции бурят особое место было отведено  специально организованному собственно молодежному  пространству, сходному с современной молодежной тусовкой – ночным игрищам - нааданам.  Л.Л. Линховоин, описывая традиции проведения этих игрищ -  залуушуулай hyниин наадан (в досл. пер. с бур. – молодежные ночные игры, вечерки-нааданы), уточняет возрастные ограничения:  с 15-16 лет до 26-27 лет молодые буряты собирались на вечерки – нааданы. Он пишет, что «с 30 лет человек относился к взрослым и уже не участвовал в этих играх. Кроме них в вечерках не участвовали и уже вступившие в брак молодые супруги. Также к этим молодежным играм допускались физически развитые, рослые подростки 13-14 лет»[11]. То есть временные параметры пространства молодости заключались, в среднем, в границах  14-15 и 26-27 лет. Содержательная компонента этих вечерок состояла, как правило, из различных игр, песен, вождения хороводов-ехоров и шуточных состязаний. Старшие члены общества не могли вмешиваться в ход этих вечерок, что говорит об относительной закрытости, самодостаточности этого молодежного пространства. Таким образом, одним из своеобразных социокультурных маркеров пространства молодости у бурят являлись допуск и  участие молодых людей в данных игрищах.

Говоря не только о символическом, но и о реальном молодежном пространстве, следует рассмотреть традиционную регламентацию местоположения молодых членов семьи, рода или общества, в целом, в конкретном пространстве (юрта, стойбище и др.). Молодежь всегда  располагалась на периферии социального пространства. Например, первое правило поведения во время найров (праздников) регулирует строгий порядок размещения членов семьи в сакральном пространстве юрты:  чем моложе присутствующие – тем ближе к двери. При чем «осью» найра – распорядителем был «необязательно самый старый, но самый остроумный мужчина»[12].

Таким образом, в традициях бурятского этноса пространство молодости существовало и определялось, с одной стороны, возрастной хронологической границей в  14-15 лет (при этом брался во внимание фактор акселерации, уровень физической  развитости подростка); с другой стороны – порогом 27-30 лет. Кроме временного хронологического, естественно, существовали  и символические маркеры, основным из которых являлось прохождение обрядов перехода из детства во взрослость, обретения статуса «нухэр» - друг. Также одним из социальных признаков нахождения в пространстве молодости являлось предбрачное состояние  молодого человека.  Вступление в брак и создание собственной семьи означало выход из этого пространства, состояния молодости. 

Специфически молодежным пространством являлись  вечерки-нааданы, допуск и участие в которых, являлись маркерами пространства молодости, признания не только его наличия, но и его социокультурного значения для народа.  

Естественно, что социокультурное пространство молодости маркировалось и строгой регламентацией поведения молодого человека во всех сферах жизни, и особенностями кроя и отделки одежды, украшений, и месторасположением  во время проведения семейных, родовых мероприятий, и рядом других аспектов традиционной культуры бурят. Например, как указывает известный монголовед, этнограф, религиовед  Н. Жуковская, некоторые позы и даже походка, сцепив за спиной руки на уровне крестца, символизировали возрастной и социальный статус: «Такая походка была символом социальной зрелости и уважения в обществе»[13], поэтому идти такой походкой молодым людям запрещалось. Как и любом традиционном обществе у бурят традиции и преемственность являлись единственными механизмами социокультурного воспроизводства традиционного общества.

Таким образом, в социокультурных традициях бурят молодость признавалась как особая фаза человеческой жизни, существовало специфическое социокультурное пространство молодости, роль молодежи – молодых людей – заключалась в следовании традиции, сохранении и передаче последующему поколению.

Прав   И.Ильинский, утверждая:  «Молодежь - это будущее, с которым мы можем общаться, влияя на образ будущего»[14]. А изучение этнокультурных, исторических  аспектов исследования молодежи, ее роли в социокультурном воспроизводстве позволяют выделить общие и специфические составляющие феномена молодежи, дает возможность более глубокого осмысления его природы, его значения в социокультурном воспроизводстве и, в целом, для будущего.

Поступила в редакцию 9 сентября 2007 г.