Всё дозволено или новый прорыв за пределы добра и зла: вопросы пола в отечественном культурном постмодерне.

Страхов Александр Михайлович,

доцент кафедры Философии Белгородского Государственного Университета.

В отличие от Запада и Востока в отечественной половой культуре за исключением мифологических образов дохристианского язычества, представленного в ряде народных игр, обрядов, праздников, например, в скоморошестве, вплоть до XIX  столетия не прослеживается сколько-нибудь отчетливо выраженного интереса к интимным сторонам половой жизни человека.  Разумеется, в повседневности присутствовали многочисленные отступления от господствующих традиционно-нормативных образов пола и любви, принимающие формы самого грубого и необузданного полового разврата, однако всегда, даже самими нарушителями, эти отступления воспринимались как грех, осуждались общественным мнением и Церковью и по возможности не афишировались. Доминировали культивируемые Православной Церковью ценности семьи, брака и детства, хотя статистика разводов по понятным причинам не отражала реальной ситуации в формально существующих супружеских парах, а внешняя благопристойность – внутренних переживаний  и тайных помыслов личности. «Лишь одни врачи и психопатологи, из наиболее чутких, знают, какие бури разыгрываются в человеческой душе в этой области [половой – А.С.] и сколько мук, физических и душевных болезней, разбитых и искалеченных жизней причиняют эти глубоко затаенные стихийные бури», - подчеркивал С.Л. Франк[1], отмечая при этом, что вместо помощи и совета приходится сталкиваться с осуждением «беспощадно-строгой» официальной морали долга.   Против вторжения морали в «не свою область» возражал В.В. Розанов, констатируя «давление морального закона там, где в общем его не может быть, так как вся-то область эта – биологическая, и не “моральная”, и не анти-“моральная”, а просто – своя, другая»[2].

Оба мыслителя выражают тот переход от традиционно-нормативных образов пола и любви к модернистским, который достаточно отчетливо прослеживается в отечественной культуре со второй половины  позапрошлого столетия и широко освещен в русской классической художественной литературе того времени. В целом для традиционно-нормативных образов пола и любви было характерно господство мужчины над женщиной, отождествление создания семьи с заключением брачного союза, обязательное сохранение для женщин до вступления в брак физиологического целомудрия. Имели место приоритет брака над чувством и игнорирование женской  сексуальности, недопустимость разводов, моральное осуждение матерей-одиночек, проституции и гражданских браков. Однополая любовь преследовалась. К самой идее полового воспитания отношение было негативное, ограниченное признание эстетики обнаженного тела предполагала и развитое чувство стыда. Сексуальная сфера считалась низменной, постыдной, греховной, регулируемой господствующей моралью, все отклонение от которой объявлялись извращениями. В любви имел место приоритет духовного над физиологическим.

Модернистские тенденции в образах пола и любви характеризовались рациональностью и маргинальностью; последняя, выразившаяся прежде всего в свободе любви, была присуща как  отечественной разночинной интеллигенции,  так  культурным деятелям «Серебряного века». При формальных различиях  оба лагеря ориентировались во взаимоотношении полов на  аскетизм, с той лишь разницей, что первый исходил из приоритета социального над личным, а второй  из «эротической духовности», обернувшейся  пресловутыми «тройственными союзами», примером чему служит жизнь и творчество З.Н. Гиппиус. Эта специфическая эротика не замалчивала и однополых влечений, так, Л.Д. Зиновьева-Аннибал ведет речь о поэтическом женском («Тридцать три урода») и отталкивающем мужском («Голова медузы»). После социальных потрясений 1917 г. отечественный модерн приобретает новые стимулы и новый характер, происходит такая массовая либерализация половой морали, что правомерно ставить вопрос о первой русской сексуальной революции, сопровождавшей революцию социальную. Свобода любви наполнилась сугубо сексуальным содержанием, обернувшись сведением любовно-половых отношений к кратковременным многоразовым связям и обилием разводов (распадались браки как недавно заключенные, так и многолетние). Появились провозвестники свободной любви типа А.М. Коллонтай с ее призывами дороги крылатому Эросу и критикой, как она выражалась, «легального брака». Большую популярность приобретает пресловутая теория «стакана воды».  Однако большевистская власть, унаследовавшая аскетические настроения русской интеллигенции, сумела с первой русской сексуальной революцией покончить, чему способствовало установление репрессивного сталинского режима. Происходит частичный возврат к традиционно-нормативным ценностям во взаимоотношении полов. Провозглашается важность любви, семьи и детства, не приветствуются, особенно в партийной среде, разводы, культивируется стыд по отношению к обнаженному телу, оправдывается вмешательство с позиций моральных норм в интимную жизнь граждан, однако спровоцированная Великой Отечественной войной демографическая ситуация вынуждает сохранить уважение к матери-одиночке. И после хрущевской «оттепели» в отношении официоза к вопросам пола не наблюдается каких-либо существенных перемен, продолжает действовать строгая цензура, по-прежнему высокий моральный облик строителя коммунизма противопоставляется западному аморализму, а социалистическая семья – буржуазной.

Вместе с тем в 60-е гг. в стране начинается  первый этап второй русской сексуальной революции, вызванный не столько влиянием западной сексуальной революции, сколько объективными общечеловеческими процессами, не обошедшими стороной и советское общество. Другое дело, что протекает сексуальная революция в условиях тоталитаризма вялотекущее, латентно, затрагивает преимущественно городскую молодежь и интеллигенцию, что собственно и позволяет вести речь о первом ее этапе, который заканчивается вместе с развалом СССР. Соответственно, второй этап начинается с российского суверенитета и демократических преобразований.

Принципиальное отличие второго этапа второй русской сексуальной революции от первого, что, собственно, и позволяет их разделить – радикальная и в кратчайшие сроки происшедшая либерализация половой морали, которую иначе как издержками отечественной молодой демократии (своеобразная болезнь роста) не объяснить.  Уже упомянутый Розанов в свое время метко подметил: «Как аристократия имела свои специфические и неуничтожимые пороки, так их имеет и демократия, и, по-видимому, с тем же неуничтожимым характером»[3]. «Неуничтожимые пороки», может быть, сказано  слишком сильно, но то, что в отличие от утопических общественных моделей реального беспроблемного общества в принципе быть не может и что острых проблем в становящейся российской демократии предостаточно, достаточно очевидно. Одной из таких проблем является состояние общественной морали, в том числе морали половой.

Историческая специфика России не изжитая по сегодняшний день – бросание в крайности. Мы трудно идем на компромиссы, часто не знаем порой необходимых полумер. С.А. Аскольдов и Н.А. Бердяев отмечали особенность пресловутой загадочной русской души. Трехсоставная, как и душа западного человека (звериное, человеческое, святое), она содержит в себе мало человеческого, зато много звериного и святого, что распространяется м на взаимоотношение полов.  Отсюда, с одной стороны, ориентация на аскетизм, с другой стороны, самые грубые формы полового разврата, столь распространенные в русском народе. Для любви – человеческого в человеке – места остается мало. Второй этап второй русской сексуальной революции характеризуется доминированием звериного, животного, поскольку человеческое советская власть не успела или не смогла развить, а со святое, ангельское за многие десятилетия воинствующего материализма и атеизма сумела значительно ослабить.

В советское время любые проявления здоровой эротики спешили объявить недопустимой порнографией, да и в целом сексуальная сфера оказалась в числе не поощряемых, а то и запретных тем. Сегодня под видом эротики протаскивается порнография (грань между ними, разумеется, достаточно условна и нередко определяется субъективными пристрастиями и нравственным чувством личности), а внимание к сексуальной сфере обострено как в искусстве, так в печатных и электронных средствах массовой информации. Всё, даже самые интимные стороны взаимоотношения полов и человеческой физиологии, оказалось доступным и дозволенным, по сути без ограничений места, времени и возраста (широко рекламируемый  секс по телефону, разговор, «нежный, как персик, и острый, как перчик», доступен любому обладателю мобильного аппарата, оговорка «18+» или «для взрослых» формальна; в России по ряду причин не предусмотрены районы «красных фонарей»; эротические материалы  распространяются в обычных книжных магазинах и в торговых точках, где  соседствуют DVD с «Тайной снежной королевы» или «Новыми приключениями Дони и Микки» и  «Жаждой секса» или «120 днями разврата»; некогда запретные темы обсуждаются и в дневных телепередачах; активно эксплуатируется сексуальность в рекламе и т.д.).  Как бы беря реванш за прошлые преследования, активизируются вопреки традициям отечественного мультикультурализма (сложившегося, заметим, гораздо раньше западного) «воинствующие» сексуальные меньшинства, стремясь всячески выставить напоказ свою нетрадиционность, и уже известны случаи, когда наиболее «продвинутые» православные (?!) священнослужители совершают таинство венчания над однополыми парами, разумеется, проявляя самостоятельную, ничего общего с установками Церкви не имеющую, инициативу.

Сексуальная революция – процесс объективный и неизбежный, связанный с реализацией демократических начал применительно к сексуальной жизни личности.  Она принесла немало позитивных достижений, будь то свобода выбора партнера, уважение женской сексуальности,  сексологическая помощь, реализация прав сексуальных меньшинств, которых многие столетия третировали как извращенцев, развитие эротического искусства… Но  прогресс и регресс – аверс и реверс одной медали, наряду с позитивными моментами сексуальная революция  поставила современное российское общество перед рядом вызовов, да и обозначенные выше положительные ее стороны (русская тяга к крайностям!)   приобрели гипертрофированное  содержание. Так, свобода выбора партнера обернулась случайными беспорядочными связями, уважение женской сексуальности отказом рожать, а радикально настроенные приверженцы однополой любви развели такую активность, что может создаться впечатление, будто в России  они уже сексуальное большинство, в искусстве имеет место натурализм, граничащий с порнографией.  Серьезный кризис переживает институт брака. И в современной России статистика разводов не отражает действительной картины, поскольку наблюдается устойчивая тенденция к замене брака сожительством, причем не только в молодежной среде, но и у возрастных пар.       Самое тревожное – девальвация любви и ориентация на перверсно настроенного потребителя.

Литературное художественное творчество современных отечественных писателей-«натуралистов» (Владимира Сорокина, Виктора Ерофеева) аэротично: описание физиологических отправлений организма на страницах их произведений к эротике или порнографии, в чем этих авторов часто обвиняют, отнести нельзя. Как эротика, так порнография служат сексуальному возбуждению, описываемые ими натуралистические сцены способны проявить сексуальный интерес исключительно у приверженцев экскрементофилии. Обнаженная натура воспринимается эстетически без наложенных на нее следов времени, когда у Сорокина раздевается вначале санитарами, а затем сама 56-летняя женщина, возникает неловкость и даже стыд. Эротичной такая сцена может выступить только для геронтофилов. Сорокинское описание телесных «прелестей» ААА из «Голубого сала»  опять-таки испытывает на прочность брезгливость читателя и далеко от эротики и порнографии, ведь у ААА «большие, отвислые, лохматые, грязные гениталии с вывороченными, изъявленными алыми губищами»[4]. Сексуальное возбуждение похабщиной – тоже перверсия.  Частушки и причитания в пьесе Сорокина «Русская бабушка» отвратительны сами по себе, но еще более отвратительны в исполнении старухи с «совершенно седыми волосами». А Виктор Ерофеев не только широко использует в своих произведениях мат, но и обосновывает правомерность его употребления и последующей «легализации».  Не обходится в творчестве указанных авторов и без садистских сцен.

Вполне в духе современной сексологии, Розанов защищал интимное поведение двоих, взаимно добровольная перверсность которого, приносящая партнерам взаимное удовлетворение, не может осуждаться. Так, садизм одного партнера гармонично сочетается  с мазохизмом другого, но выносимый на обозрение иначе как извращением считаться не может.  Однако садо-мазохизм популяризуется в искусстве и рекламе, на него ориентировано производство соответствующих аксессуаров. Беспроблемно можно приобрести массу различных предметов «Садо-Мазо»: ножные, ручные и шейные кандалы, ошейники и намордники, шлемы с отверстиями и без оных, кожаные корсеты и бикини, механический открыватель рта, плети и розги. Розги предлагаются с «ударной поверхностью» в виде ладони, сердца, звезды…

Ещё в позапрошлом столетии развернулась дискуссия о пользе или вреде онанизма, который в отдельных случаях оправдан как в медицинском, так и моральном отношении, но не более того. Современная сексиндустрия предлагает выбор столь широкого перечня специальных способствующих самоудовлетворению средств, будто вся страна обратилась исключительно к мастурбации. Например, Интернет магазин («секс шоп») «Мир оргазма» готов продает 67 «реалистичных» и 44 «нереалистичных» вибратора (последние а отличие от первых не имитируют мужской половой орган, а могут быть самых причудливых расцветок и форм, к примеру, с рожками, в форме елочки).  Для мужчин предлагаются куклы, применение которых, как выше отмечалось, само по себе моральной оценки не влечет. Но встречаются куклы-подростки, а это уже пособничество извращенному влечению.

Распространенный вид перверсии – вуайеризм – всячески культивируется в заимствованных на Западе телепроектах «За стеклом», «Голод», «Дом» и др. Перверсен и «секс по телефону», выступающий составной частью проституции, деликатно именуемой «коммерческим сексом» и совершенно открыто рекламируемый рядом телеканалов.

«Все дозволено» в полной мере относится и к проституции. Формально последняя в Российской Федерации не разрешена (закон почему то не имеет претензий лишь к «сексу по телефону»), но сколько-нибудь серьезное преследование грозит только организаторам притонов. Но судя по прозрачной рекламе, организованная проституция процветает, нисколько не опасаясь возможных последствий. Одни и те же реквизиты в объявлениях о наборе девушек на «высокооплачиваемую работу» с предоставлением проживания и о предложении тех же девушек для досуга, эскорта и прочих услуг. Обещания «сказки с вашим концом», «отдыха с красивыми девушками», «исполнения капризов», предложения «оторваться с рабыней» или «развала-схождения» (отнюдь не в автомобильной рубрике, а для непонятливых – красотка на фоне автомобиля) не оставляют места для сомнения, но исполнительная власть их не замечает. На таком фоне невинными выглядят предложения «индивидуалов», когда «раскрепощенная» женщина всегда рада пригласить состоятельного мужчину на «чашку кофе» или предлагается почасовая оплата «уютной» квартиры с гарантиями конфиденциальности. И такое уже по всей стране. «…Интим-индустрия пришла в провинцию и стремительными темпами выходит на проектную мощность», - констатирует журналист из Белгорода Сергей Шмелев[5].В дореволюционной России проституток презирали и жалели, в советское время их ненавидели и им завидовали, сегодня – завидуют и хотят подражать.  Проститутки дают интервью, а девчонки из глубинки (и не только) часто не видят другого способа войти во взрослую жизнь. Ситуация с проституцией напоминает известное «ни мира, ни войны», лучше которой любой исход, в каждом из которых свои плюсы и минусы: либо проституцию строго запретить и последовательно и решительно с ней бороться, либо разрешить, поставив под контроль государства.    

Распространение проституции является дополнительным свидетельством девальвации любви, в которой сочетаются физиологическое и духовное начала. В.С. Соловьев считал половым извращением («фетишизмом в любви») мужскую ориентацию на женское тело без учета духовной стороны. Девальвация любви приводит к утрате человеческого в человеке, но последующее развитие с применением прогрессивных технологий секс-индустрии способно привести уже к утрате человека как партнера. Менее 80 евро стоит китайская надувная ростом 160 см кукла с «очень влажными губами» и с «натуральным восприятием на вид, ощупь и слух». Гораздо дороже обходятся куклы мужского и женского пола, изготавливаемые М. Харриманом (Германия). Они сохраняют температуру человеческого тела, потеют, даже имитируют оргазм. Но недалеко то время, когда реального партнера заменит виртуальный. «В настоящее время в США уже созданы модели костюмов для кибер-секса, с помощью которых любой пользователь может добиться модной иллюзии обладания звездами Голливуда. Разрабатываются тысячи миниатюрных тактильных ощущений партнеров по любовной игре», - пишет Н.Г. Храмцова[6]. Будущее развитие «кибер-секса» грозит обернуться новой, уже сексуально-технической революцией. Обычный живой человек с его возможностями, капризами и  запросами не способен, конечно, конкурировать с удовлетворяющим любые сексуальные фантазии устройством, «хищной вещью» XXI века. Демографические и прочие последствия и всю степень  опасности распространения «кибер-секса» трудно предсказать.

Основания для алармистских настроений имеются немалые, однако устойчивость традиционных образов пола и любви, продолжающих сохраняться в отечественной культуре наряду с модернистскими и постмодернистскими,  оставляет надежду на последующее духовное оздоровление российского общества. Во-первых, проходит первоначальная эйфория в связи с отказом от тоталитаризма, сменяемая постепенно осознанием пагубности отождествления демократии и свободы со вседозволенностью. Во-вторых, падает интерес к некогда запретному «плоду», что связано с утратой остроты новизны. В-третьих, активизируются здоровые силы общества, представленные прежде всего частью интеллигенции и Русской Православной Церковью, которая все чаще обращается к вопросам взаимоотношения полов и даже сексуальности. Обнадеживает и экскурс в недавнее прошлое – провал первой русской сексуальной революции, когда была реабилитирована любовь. Разумеется, бесследно вторая русская сексуальная революция не пройдет, да этого и не требуется – при всех издержках она привнесла и ряд положительных изменений.

Поступила в редакцию 12 ноября 2007 г.