Институционализация «третьего поколения прав человека» в условиях реполитизации этничности.

Майборода Эльвира Тагировна,

кандидат философских наук, доцент, старший научный сотрудник отдела Социально-политических проблем Кавказа Южного научного центра РАН,

докторант Ставропольского Государственного Университета.

Этнополитические процессы представляет собой совокупность динамичных, взаимозависимых действий этнических общностей, направленных на последовательное решение вопросов общественно-политической жизни, и в первую очередь политической власти с использованием различных способов принятия решений, управления и функционирования. Наиболее сложными и общественно значимыми являются проблемы связанные с реполитизацией этничности, этнизацией политики, национально-государственным строительством, этнополитической интеграцией и дезинтеграцией, этнической мобилизацией, актуализацией этнических конфликтов.

Развитие событий с осени 2004 г. и в 2005-2006 гг. свиде­тельствует, что период относительной деполитизации этничности закон­чился и наступает период реполитизации этничности, результатом которой, в отличие от политизированной этничности первой половины и середи­ны 90-х годов, будет политизирован­ная этноконфессиональная идентич­ность. Важно также отметить, что тенденция замещения эт­нического компонента социокультур­ной идентичности человека конфессио­нальным компонентом рассматривает­ся экспертами как глобальная [1].

Все более очевидной становится необходимость усовершенствования законодательства в этнополитической сфере и изучение закономерностей и тенденций его развития. Во всем мире этнические меньшинства и доминирующие нации ведут борьбу вокруг таких вопросов как языковые права, федерализм, культурная автономия, политическое представительство, религиозные свободы, образовательные программы.

Полиэтничный состав государства предполагает наличие социальных отношений, субъектами которых являются различные народы, имеющие и отстаивающие свои национальные интересы. Совместное сосуществование различных этнических групп в пределах единого государства невозможно без правового регулирования отношений этих групп друг с другом и с центральной государственной властью. Следовательно, этнические общности, участвующие в процессе правового регулирования и реализующие оп­ределенные права и обязанности, приобретают значимость коллективных субъектов права.

В современной российской правовой науке выделяют четыре поколения прав и свобод. Первым поколением прав человека признаются те традиционные либеральные ценности, которые были сформулированы в процессе осуществления буржуазных революций, а затем конкретизированы и расширены в практике и законодательстве демократических государств. Речь идет о личных (гражданских) и политических правах — право на свободу мысли, совести и религии, право каждого гражданина на участие в ведении государственных дел, право на равенство перед законом, право на жизнь, свободу и безопасность личности, право на свободу от произвольного ареста, задержания или изгнания, право на гласное и с соблюдением всех требований справедливости рассмотрение дела независимым и беспристрастным судом и ряд других. Эти права выражали, так называемую, «негативную» свободу: они обязывали государство воздерживаться от вмешательства в сферу личной свободы и создавать условия участия граждан в поли­тической жизни. Эти права и свободы носили сугубо индивидуальный характер. Но уже на ранних этапах формирования современного каталога прав и свобод появляются такие права, реализация которых невозможна в индивидуальном порядке. Например, в Декларации независимости США 1776 г. провозглашалось право народа на сопротивление угнетательскому правительству [2]. Упоминание в качестве субъекта «народа» прямо указывало на предполагаемый групповой характер реализации данного права.

Важно отметить, что первоначально права, относящиеся к индивидууму, имели коллективное измерение. В античности права человека распространялись только на лично свободных, в средневековье – на привилегированные сословия, а в Новое время – на граждан тех или иных государств. Е.А. Лукашева удачно называет это время «временем прав привилегированного человека» [3]. Причем групповой характер придавал им не способ реализации, а порядок наделения ими, который имел сословный характер. Речь идет, в первую очередь, об английской Великой хартии вольностей (Magna Charta Libertatum) 1215 года, которая предоставляла ряд прав крупным землевладельцам, рыцарству, жителям городов, свободному крестьянству [4]. В качестве гарантии группового права ряда свободных сословий процедура Хабеас корпус возникла еще в XII веке. Таким образом, права человека появляются в качестве гарантий от произвола государства, предоставленных по сословному признаку. Вообще, для Средних веков характерен групповой подход к разграничению прав (привилегий) и обязанностей, связанный с сословным характером средневекового общества. Наделение правами носило обычно характер «монаршей милости». Подход к правам человека имел отчетливо позитивистский характер. Таковым он оставался вплоть до конца XVIII в.

Индивидуальные права впервые распространяются на все население государства в 1679 году в Англии, когда парламент издал закон о процедуре проверки судом правомерности арестов, так называемый, Хабеас корпус акт (Habeas Corpus Act), ставший первой значимой гарантией права на свободу и личную неприкосновенность [5].

Новый толчок эволюции прав человека дал Проект Просвещения. Появившаяся в рамках этого проекта доктрина естественных прав противопоставлялась позитивистскому подходу, а интересы индивида – коллективным интересам. На основе указанного проекта сформировались новые либеральные правовые доктрины, оперировавшие исключительно понятием «права личности», не видя необходимости в генерировании коллективных прав.

Второе поколение прав человека сформировалось в процессе борьбы людей за улучшение своего экономического уровня, повышение культурного статуса. Это, так называемые, «позитивные права», для реализации которых требуется организационная, планирующая и иные формы деятельности государства по их обеспечению.

В конце XIX – начале XX вв. новый либерализм, оценив неблагоприятную ситуацию, связанную с резкой поляризацией буржуазного общества, выдвинул идею социального реформирования, которое призвано было смягчить противостояние богатых и бедных. Так были положены начала второго поколения прав человека. Широкий набор таких прав был закреплен в Конституции СССР 1936 г., хотя некоторые из них (например, право на образование) в качестве программы были заявлены еще в Конституции РСФСР 1918 г. [6]. Параллельно с социальными преобразованиями в Советском Союзе шла реформация экономических отношений в буржуазных государствах, поскольку реальная жизнь с неизбежностью выдвигала проблемы формирования системы социальной защиты человека, приобретавшей особое значение в XX веке в связи с ростом притязаний трудящихся на улучшение экономических условий существования, возрастанием национальных богатств развитых капиталистических стран.

Нормативное выражение социальных, экономических и культурных прав – права на труд и свободный выбор работы, права на социальное обеспечение, на отдых и досуг, права на защиту материнства и детства, права на образование, права на участие в культурной жизни общества и др. – во Всеобщей декларации прав человека и особенно в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах явилось огромным шагом вперед в развитии прав человека и в расширении каталога этих прав [7].

Коллективные права относят к третьему поколению прав человека. Это поколение начало формироваться в период пересмотра приоритетов международного права. Большое влияние на появление коллективных прав оказали национально-освободительные движения. К коллективным правам относят, во-первых, права народов (этносов), во-вторых, права меньшинств (национальных, этнических, религиозных, языковых) и, в-третьих, права некоторых социальных групп (женщин, несовершеннолетних, инвалидов, безработных, беженцев, лиц, оказавших в чрезвычайной ситуации, жертв политических репрессий, бездомных, безработных, левшей и т.д.)

По мнению российских правоведов особенность этих прав состоит в том, что они могут осуществляться общностью, ассоциацией. Л.Д. Воеводин к третьему поколению относит только коллективные права, основанные на солидарности, так называемые, «права солидарности» – право на развитие, на мир, на здоровую окружающую среду, а также право на коммуникацию, связанное с концепцией нового международного информационного порядка [8].

В качестве групповых или коллективных прав и свобод могут выступать политические, культурные и в отдельных случаях социально-экономические права.

Здесь можно упомянуть, например, классификацию, предложенную Д.Руже, которую приводит в своей работе «Антропология права» А.И.Ковлер. К коллективным правам он относит:

- право на мир;

- запрет геноцида и апартеида;

- право народов на самоопределение;

- права национальных меньшинств;

- право на развитие;

- право на благоприятную окружающую среду [9].

В рамках рассмотрения проблемы коллективных прав человека в контексте реполитизации этничности необходимо отметить, что вся система прав человека служит обеспечению свободного становления идентичности. На обеспечение гарантий прав этнических сообществ направлены «политика различий» и мультикультурализма в Западных странах. Подтверждением этого тезиса является тот факт, что в основных международных документах, обосновывающих эту политику (Декларация о расе и расовых предрассудках, Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений, Конвенция о коренных народах и народах ведущих племенной образ жизни в независимых государствах, Конвенция о борьбе с дискриминацией в области образования, Европейская хартия региональных языков и языков меньшинств, Рамочная конвенция о защите национальных меньшинств) [10], речь идёт о правах лиц, принадлежащих к различным этническим группам, на равное пользование всеми правами, включая свободу ассоциаций, вероисповедания и пользования родным языком.

В концептуальных интерпретациях обществоведов различных направлений и школ современное мировое сообщество нередко предстает расколотым на организованные по этническим признакам коллективы, члены которых объединены общей для них историей, религией и культурой, а также солидарным чувством принадлежности к «своей» общности.

При всем многообразии предлагаемых дефиниций их относительно общий знаменатель сводится в целом к тому, что этничность определяется как относительно устойчивый в своей основе набор специфических признаков или символов, характеризующих индивидуальность и самобытность данной группы и обеспечивающих ее конституирование и функционирование как общности отличной от других этнических групп. Этничность детерминируется через различные критерии, приписываемые этнической группе в качестве имманентных (идентификационных) признаков: самоназвание; собственная территория; исторические традиции; своеобразие материальной и духовной культуры, включая язык и религию; определенные устойчивые стереотипы поведения, сознания и менталитета членов группы и т.д. Решающее значение имеет то обстоятельство, что на основе относительно стабильной и упорядоченной системы освоенных в процессе развития общих ориентаций и ценностей, присущих данной этнической группе, выстраивается механизм внутригрупповой интеграции общности и ее дифференциации по отношению к сопоставимым коллективным образованиям, чем обеспечивается необходимый уровень этнической лояльности и солидарности членов группы.

 «В современном мире культурные идентичности (этнические, национальные, религиозные, цивилизационные) занимают центральное место, а союзы, антагонизмы и государственная политика складываются с учетом культурной близости и культурных различий» – отмечает С.Хантингтон [11]. Интенсивное развитие межкультурных контактов делает особенно актуальной проблему реполитизации этничности.

В настоящее время конституирование этнической общности как самоорганизующейся системы сопровождается установлением собственной иерархии разнообразных ролевых принадлежностей, основанной на действии обязательных в рамках общности норм, правил и процедур, и подкрепляется нормативным распределением социальных статусов и авторитетов.

Даже в условиях формального признания равного статуса различных народов и этногрупп, сосуществующих в полиэтническом государстве, модель «правления большинства» включает в себя параметры этнической конкуренции и системно приводит к иерархизации их положения, закрепляемой также и на уровне юридических установлений и норм. Это связано прежде всего с тем, что решения о приоритете признанных в рамках сообщества ценностей, распределении статусов и правовых гарантий обусловливаются, в конечном счете, не консенсусом различных этнокультурных групп (исключением из этого правила является, возможно, лишь Швейцария с ее моделью «проминоритарной» демократии), а согласием большинства государствообразующей нации. Нетитульные народы и этногруппы оказываются, таким образом, интегрированными в политическое сообщество, где они находятся в положении «структурных меньшинств» по отношению к иноэтническому большинству, от которого они отличаются своеобразием материальной и духовной культуры, религии, языка и своей «собственной» исторической традицией (ethno-history) [12]. В этих условиях феномен реполитизации этничности, выступая одновременно и результатом, и антитезой национальной адаптации нетитульных меньшинств в рамки «чужого» государства, приобретает форму акцентированного культивирования меньшинствами собственных группообразующих компонентов как особой ценности. Это находит свое выражение в параллельно развивающейся «мобилизационной» этнизации меньшинств, направленной на сохранение характерных для них атрибутов традиционной идентичности отличной от доминирующей идентичности. В связи с этим для государства, как координирующего центра, призванного обеспечить достижение унифицирующей и интегрирующей общественной солидарности, а также укрепление целостности и стабильности сообщества, встает вопрос о регулировании статуса различных этнических групп в рамках сообщества и о защите их специфических групповых интересов и прав. И без того непростая задача по решению проблем защиты миноритарных этносообществ в полиэтнических системах приобретает специфически критическое измерение, если речь идет о положении этноменьшинств, служащих в качестве негативной «референтной группы» в процессе формирования коллективной идентичности государствообразующего народа.

Равенство и недискриминация в осуществлении политических прав этнических сообществ предусмотрены в законодательстве многих стран, в частности, в законодательстве, касающемся избирательных прав граждан. При этом в некоторых странах это закреплено специальными положениями, в других же случаях это может вытекать и из общего принципа равного и всеобщего избирательного права.

Следует отметить, что некоторые страны, учитывая неравнозначность таких понятий как «недискриминация» и «равноправие», а также стремясь к сохранению баланса между обеспечением прав и интересов большинства населения и требованиями национального меньшинства, предпринимают отдельные действия позитивного характера, направленные на предоставление дополнительных прав и преимуществ, как определенным группам национальных меньшинств, так и отдельным членам этих групп. Целью таких действий является обеспечение прогрессивного развития этих групп и лиц с тем, чтобы предоставить им возможность равного осуществления прав человека и гражданина независимо от их расовой, национальной или языковой принадлежности. Данные позитивные действия направлены прежде всего на обеспечение равенства возможностей этих групп и лиц в реализации общечеловеческих и общегражданских прав.

Право гарантированного представительства национальных меньшинств и коренных народов в органах государственной власти часто вызывает дискуссии в обществе. Однако в тех случаях, когда дело доходит до судебного разбирательства, суды европейских стран нередко высказываются при определенных условиях в пользу установления такого представительства. Так, Федеральный конституционный суд Германии, касаясь проблем представительства национальных меньшинств в парламенте, сформулировал следующие позиции: избирательный закон, устанавливающий пятипроцентный барьер, исключает представительство партий национальных меньшинств, и снятие этого барьера применительно к ним вполне терпимо; выборы должны обеспечивать народную репрезентативность парламента; положения избирательного закона, гарантирующие представительство в нем национальных меньшинств, служат указанной цели, не являются доминирующими и разрушающими принцип равных прав; в целом – нарушение государственной жизни предотвращается, если мера при достижении цели не превышает потребности [13].

Помимо закрепления прав национальных меньшинств на политическое представительство законодательство ряда стран предпринимает попытки обеспечения и сохранения самобытности различных национальных, этнических и языковых групп на своей территории. Центральным здесь является вопрос об обеспечении языковых прав указанных лиц. Он касается различных аспектов – права и возможности получения образования на национальном языке (на различных ступенях образования); права на общение на национальном языке; права на получение и распространение информации на национальном языке; права на осуществление топографических обозначений на национальном языке; права на обращения в государственные органы и органы местного самоуправления на национальном языке, на предоставление услуг переводчика в судебных органах и др. [14].

В настоящее время и в нашей стране имеются определенные достижения в проведении языковой государственной политики. В системе государственного образования функционируют около 9 тыс. национальных школ, в которых изучаются более 80 языков народов России. В стране организовано радиовещание на 56 языках, ведутся телепередачи на 69 языках, издаются сотни газет и журналов на языках национальных меньшинств [15]. При поддержке органов власти субъектов Федерации решаются вопросы изучения языков дисперсно расселенных этнических меньшинств (корейцы, цыгане, греки, немцы, евреи и другие).

В демократиях, основанных на разграничении полномочий, культурная автономия религиозных и языковых групп приняла три основных формы:

а) федеральное устройство, при котором языковые границы совпадают с границами субъектов федерации, обеспечивая тем самым высокую степень языковой автономии, как, например, в Испании, Бельгии и Канаде;

б) право религиозных или языковых меньшинств создавать свои автономные школы, полностью оплачиваемые из государственного бюджета, и руководить ими, как, например, в Бельгии и Нидерландах;

в) отдельное гражданское законодательство для каждого из сегментов по вопросам брака, развода, опекунства и усыновления детей.

Определяющее значение для сохранения целостности государства имеет структурная политика соответствующего государства в отношении национальных и этнических групп. В системном плане можно условно идентифицировать три возможные стратегии управления этнополитическими процессами в эпоху реполитизации этничности: стратегия устранения, стратегия контроля и стратегия признания.

В рамках стратегии устранения морально-политическая принадлежность к общему государству, основанному на ценностных ориентациях базовой этнокультурной общности и рефлектирующему ее коллективную идентичность, выступает той инклюзивной концепцией, которая призвана преодолеть неоднородность и партикуляризмы «собрания народов», соединенных в одном политическом сообществе. Политическое большинство осуществляет меры прямой или косвенной интеграции (ассимиляции) и системной унификации этнических структур и идентичностей в единую институционально-территориальную общность, обеспечивая устойчивую гомогенность общества и адекватное ей государственно-политическое структурирование и нивелирование этнонациональных особенностей.

Через стратегию контроля институциональное большинство обеспечивает собственную властную монополию за счет систематического исключения меньшинства от участия в механизме политического господства. Этим не исключаются определенные символики самоопределения меньшинств, в первую очередь, элементы самоуправленческой организации и механизмы автономного этноконтроля, реализуемые меньшинствами в территориально и предметно ограниченных рамках. Этнокультурный раскол общества и партикулярные этнические приверженности меньшинств толерируются контролирующим большинством в пределах, диктуемых потребностями обеспечения его гегемониального положения. Характерно, что эта цель может достигаться как административно-авторитарными методами (например, системной сегрегацией через выраженно раздельное существование групп), так и формально-демократическими процедурами (например, благодаря действию принципа большинства при принятии решений).

В рамках стратегии признания большинство устанавливает модель социокультурного сосуществования различных этнических групп, которая предполагает достижение ценностно-нормативного общественного консенсуса, основанного на взаимных компромиссах между этническим большинством и меньшинствами. При этом направленно принимаются различные протекционистские, в том числе институциональные, меры по созданию условий для развития этнической идентичности меньшинств как автономных нормативно-моральных субъектов (горизонтальная толерантность). В более радикальном варианте этнокультурные группы предстают в качестве равноправных политико-правовых субъектов, культурная автономия этнических меньшинств дополняется административной, и данные этнические общности наделяются политической субъектностью.

Литература.

1.                  Авксентьев В.А. Северный Кавказ: реполитизация этничности и конфликтологические сценарии развития //Обозреватель.– 2006.– №7.– С.24.

2.                  Декларация независимости США 1776 г. // Хрестоматия по Всеобщей истории государства и права. В 2-х т. / Под ред. К.И. Батыра, Е.В. Поликарповой.– М., 1996.– Т.2.– С.53-56.

3.                  Лукашева Е.А. Права человека как фактор стратегии устойчивого развития.– М., 2000.– С.89.

4.                  Великая Хартия Вольностей 1215 г. // Хрестоматия по Всеобщей истории государства и права. В 2-х т. / Под ред. К.И. Батыра, Е.В. Поликарповой. – М., 1996. – T.I. C.370-374.

5.                  Билль о правах 1689 г. // Хрестоматия по Всеобщей истории государства и права. В 2-х т. / Под ред. К.И. Батыра, Е.В. Поликарповой.–М., 1996.– Т.2.– С.32-34.

6.                  Хрестоматия по Всеобщей истории государства и права. В 2-х т. / Под ред. К.И. Батыра, Е.В. Поликарповой.– М., 1996.– Т.2.– С.88-94.

7.                  Право быть человеком. Всемирная конференция по правам человека (Вена, 1993).– Минск, 1996.– С.124-125; 138-140.

8.                  Воеводин Л.Д. Юридический статус личности в России.–М., 1997.– С.78-83.

9.                  Ковлер А.И. Антропология права.– М., 2002.– С.381.

10.              Международные акты о правах человека. Сборник документов.– М., 1999.– С.944.

11.              Хантинттон С. Столкновение цивилизаций и изменение мирового порядка // Pro et Contra.– 1997.– № 2.– С.142-143.

12.              Бекназар-Юбашев Т.Б. Этничность, коллективная идентичность и положение этноменьшинств в смешанных сообществах // Права человека и проблемы идентичности в России и в современном мире. / Под ред. Малиновой О.Ю. и Сунгурова А.Ю.– СПб., 2005.– С.306.

13.              Кряжков В.А. Участие коренных малочисленных народов в политическом волеобразовании (государственно-правовые вопросы) // Государство и право.– 2000.– № 1.– С.23.

14.              Андриченко Л.В. Регулирование и защита прав национальных меньшинств и коренных малочисленных народов в Российской Федерации. Дис. доктора юридических наук.– М., 2005.– С.380.

15.              Мирзоян С.В., Малыгин Р.С. Языки национальных меньшинств в России //Этнические проблемы современности. Вып. 11.– Ставрополь, 2006. С.143.

Поступила в редакцию 20 сентября 2007 г.