Технологии манипулирования электоральным поведением: российский демократический опыт.

Птицын Василий Николаевич,

аспирант кафедры Политологии и политического управления Кубанского Государственного Университета, г. Краснодар.

В электоральном поведении человека интегрировано множество показателей, фиксирующих положение дел в обществе: оно непосредственно связано с механизмами формирования ценностно-мировоззренческих предпочтений граждан, с формами политической мобилизации, существующими в российском обществе, и со способами социального контроля. Можно утверждать, что электоральное поведение является наиболее точным индикатором политических процессов в современной России. По нему можно выявлять типичные особенности политической психологии, коллизии идеологических противостояний и оценивать перспективы становления гражданского общества.

Проблема предопределенности, или «программируемости» электорального поведения является одной из важнейших  для демократии как общественного строя. Это связано с тем, что чем больше существует возможностей предопределять поведение избирателей, тем больше ограничивается одна из главных свобод классического либерализма – свобода выбора. В этом смысле совершенствование способов суггестивного воздействия на массовое сознание, по сути дела, превращает в пустой формализм один из краеугольных принципов демократии – представительство интересов на основе свободного волеизъявления граждан.

Западные теоретики демократии давно осознали эту проблему, и гражданское строительство, совершенствование институтов власти там осуществлялось в направлении «диффузии власти», когда инструментом, снимающим ограниченность формального права, становится прямое выражение общественного мнения. Ведь оно способно радикальным образом влиять на политические карьеры, на курс правительства, на внешне- и внутриполитические акции власти. Однако возникает вопрос о том, в какой мере общественное мнение выражается, а в какой – формируется СМИ.

В России еще не оформились в полной мере интегральные ценности, в отстаивании которых едины все гражданские слои независимо от социально-статусных характеристик и политических ориентаций. Гораздо чаще мы видим, как различные социальные группы яростно отстаивают свои узкие и нередко эгоистические ценности в ущерб интересам всего общества. На этой почве активно развиваются технологии манипулирования электоральным поведением.

В таких условиях применение суггестивных технологий той или иной электоральной партией для «броска во власть» может привести к тому, что ситуация вообще выйдет из-под контроля. Самым простым и эффективным способом решения проблемы мог бы стать прямой правовой запрет на применение манипулятивных технологий вообще, и суггестивных в частности. Однако такой ход следует признать утопичным, как минимум, по двум основаниям.

Во-первых, это – техническая невыполнимость; как осуществить подобную меру на практике? Всякая целенаправленная мотивация избирателей (а без нее не обходится никакая предвыборная агитация и пропаганда) уже создает содержательные предпосылки суггестивного воздействия, и тут можно запретить только применение конкретных методик и технологических схем целенаправленной мотивации.

Во-вторых, все суггестивные технологии, в конечном счете, отличаются тем, что содержательная мотивация электорального поведения, лежащая в их основе, опирается на объективно существующие различия между слоями граждан. Причем различия эти касаются не только социально-статусных характеристик и мировоззренческих предпочтений, но и коренятся в культурно-психологических особенностях восприятия мира.[1]

В силу отмеченных обстоятельств, вряд ли существует какой-то иной выход из создавшейся ситуации кроме того, чтобы изучать электоральное поведение, строить его модели, чтобы знания о них стали общедоступными. Тогда открытая и равноправная конкуренция участников предвыборной игры позволит существенно ограничить возможности монопольного их использования. С другой же стороны, их ограничивает просвещение граждан, способное поднять ценность права на свободный выбор, сформировать мировоззренческую потребность в нем. Так или иначе, все многообразие результатов применения мотивационных технологий суггестивного характера может быть сведено к нескольким моделям электорального поведения.[2]

И, тем не менее, как соотносятся детерминанты электорального поведения с принципиальной свободой выбора? Эта проблема еще совсем недавно заслонялась драматическими коллизиями экономического кризиса, кризиса государственных институтов, «перманентного» кризиса внутренней политики. Однако именно сегодня формируются те факторы, которые определяют тот или иной вариант ее разрешения. Технологическая сторона проведения избирательных кампаний становится все более совершенной, все более изощренными становятся приемы и методы внушающего воздействия на поведение избирателей, поскольку интенсивно развиваются суггестивные технологии.[3]

Сегодня стало вполне очевидным, что, пытаясь построить демократические институты по образцу западных, российское общество вместе с их бесспорными достоинствами переняло и не менее бесспорные недостатки. И если, имея в виду электоральное поведение, прибегать к образным сравнениям, то, по-видимому, мы заразились болезнью, против которой у нашего общества пока нет иммунитета, в отличие от западного, уже «переболевшего». Мы заимствовали огромный пласт знаний, а теперь, как показывает практика, приобрели и соответствующие умения манипулирования сознанием и поведением социальных групп. Перед такого рода знаниями общество оказалось беззащитным.

Избиратели западных демократий воспитывались в условиях иной политической культуры, в которой политическая свобода вообще, и свобода выбора в частности, являются политико-мировоззренческими ценностями сами по себе. В странах развитой демократии гражданское самосознание немыслимо без осознания суверенитета личности, в том числе и в отношении латентных форм социального контроля, к каким относится применение суггестивных технологий. Признание естественных прав и свобод фундаментальной общественной ценностью рождает и иное политико-правовое сознание избирателей за рубежом. Такое осознание самоценности права на свободное волеизъявление формирует своеобразный иммунитет по отношению к суггестивному воздействию, связанному с предвыборной борьбой.

Российские избиратели формировались в условиях совершенно иной политико-правовой культуры. И необходимо ясно отдавать себе отчет в том, в каком направлении эта культура сегодня развивается. Право на свободное волеизъявление у россиян тоже становится вполне значимой ценностью, однако, помещенное в контекст иной политической практики последних лет, характеризующейся устойчивым противостоянием органов власти и широких слоев населения (представители последних, по-видимому, еще не скоро будут осознавать себя носителями политико-правового суверенитета), данное право становится ценностью утилитарной.

Иными словами, речь идет о том, что голосование на выборах превращается в своеобразный «торг» между избирателями и электоральными субъектами;[4] все более заметным становится корпоративный характер электоральных интересов. В итоге, институт представительства, назначением которого является реализация всеобщего права, отстаивание всеобщего интереса в российском обществе, существует скорее как институт лоббирования корпоративных интересов, а поддержка избирателями конкретного кандидата зависит от того, каковы его возможности в предоставлении зримых социальных дивидендов – установлении льгот, повышении зарплат, пенсий, улучшении инфраструктуры, жилищных и коммунальных условий избирателей и т.д. В случае победы интересы всех тех, кто голосовал за другого, оказываются как бы вне поля значимости – они «проиграли», не смогли «продвинуть» своего кандидата, свою партию, которые могли осуществлять «социально-политический патронаж» лояльных к ним групп.

В этих условиях применение суггестивных технологий, по существу, означает своеобразный электоральный маркетинг. Поэтому реальное ограничение свободы выбора связано не только с применением электоральных технологий, включая и суггестивные, но и с отсутствием целенаправленного развития и совершенствования правовой культуры, определяющей рамки представительства политических интересов. При этом нелишним будет вспомнить, что явление, которое в отечественном обществоведении обозначается как «политическая культура», в оригинале именовалось как “civic culture” – «культура гражданская». Именно в формировании специфической гражданской культуры, в которой в качестве самоценной присутствует и свобода выбора, лежит разрешение указанной проблемы.

В ответ на данное суждение можно возразить, что гражданские права и свободы уже сегодня гарантированы Конституцией РФ, однако это ничего не меняет. Не меняет именно потому, что гражданские свободы в России для значительной части населения присутствуют только в номинальном виде. Они не стали пока ни общественной ценностью, ни личностной потребностью для широких кругов избирателей. Приписываемая Вольтеру известная фраза о том, что он готов отдать жизнь за то, чтобы кто-то имел возможность свободно высказать взгляды, которые самому Вольтеру ненавистны, пусть и в афористичной форме, но достаточно точно фиксирует становление той самой гражданской культуры, в которой права и свободы личности становятся значимой ценностью, а наличие общественных условий, которые позволяют этими правами воспользоваться, становится личностной потребностью.

Слабым местом сформулированной таким образом позиции служит то, что она может показаться похожей скорее на благие пожелания, нежели на рассуждения, относящиеся к реальной действительности: утилитарные интересы всегда оказываются более мощным фактором мотивации, чем представления о неких отвлеченных свободах.

Однако, это не всегда так. История знает немало примеров, когда мощным стимулом политической активности становятся именно «отвлеченные идеи». Примеры такого свойства доставляет нам и современная российская история. Когда в 1996 году в сознании россиян решался вопрос о выборе между принципиально различными вариантами общественного развития, уровень электорального участия оказался почти вдвое выше, чем на выборах в Государственную Думу или местные органы власти.[5] Вряд ли кто-то станет утверждать, что это обстоятельство обусловлено личной популярностью Б. Ельцина и Г. Зюганова. Личный рейтинг первого был не очень высок, в каких бы красках не рисовали его облик рекламные агентства, но для абсолютного большинства россиян он олицетворял те перемены, которые произошли в стране в последние годы, независимо от того, как к ним относиться – положительно или отрицательно. То есть, когда речь идет о значимых ценностях, касающихся базовых политико-мировоззренческих представлений людей о власти, об обществе, о назначении в нем своего социального слоя, «утилитарный» подход к голосованию: «мы вам – свои голоса, а вы нам – что-нибудь построите, повысите, обеспечите и т.п.» – уступает место достаточно принципиальному выбору. Эту ситуацию точно, хотя и каждый на свой лад, обозначили Г. Явлинский и А. Лебедь, чьи избиратели в большинстве своем поддержали Б. Ельцина.

С другой стороны, упоминавшийся «утилитарный» подход к голосованию может быть обусловлен не только соответствующими политико-мировоззренческими ценностями, но и ситуативно-событийной канвой конкретных избирательных кампаний.

Таким образом, подводя итоги по данной работе, представляется необходимым сделать несколько замечаний. На сегодня в российском обществе мы можем зафиксировать ситуацию достаточно неустойчивого равновесия, которое может разрешиться, по меньшей мере, двумя альтернативными вариантами. Имеется в виду то обстоятельство, что существующие четыре модели электорального поведения,[6] основанные на определенных сочетаниях поведенческих модулей и архетипах мотивации, фиксируют ситуацию следующего вида:

·    когда в обществе присутствует электоральное поведение, более или менее осознанно выстраиваемое его субъектами, причем оно активно формируется ими на основании политико-мировоззренческих и ценностных наборов;

·    в обществе также присутствует электоральное поведение, стиль которого определяется также активно и также осознанно, как и в первом случае, но уже на основе конкретной ситуации, складывающейся в той или иной конкретной избирательной кампании. В этом случае в электоральном поведении, действительно, присутствует отчетливо выраженный «утилитарный» акцент, то есть, стремление избирателей извлечь пусть и небольшую, но прямую выгоду от участия в избирательной кампании;

·    электоральное поведение формируется пассивно, в основном, в результате действия соответствующих мотивационных технологий. Здесь имеют место как ситуативно адекватные реакции, так и аффективные – когда поведение граждан становится элементарно неразумным, спонтанным, граничащим с социальной истерией.

И, конечно же, следует отдавать себе отчет в том, что более или менее пропорционально представленные на сегодняшний день эти формы электорального поведения в относительно короткий срок могут изменить свое соотношение, и какая-то из них станет доминирующей. Однако вопрос об условиях доминирования той или иной модели требует отдельного исследования, поскольку связан с тем, насколько она будет востребована институтами политической власти данного общества. Сегодня мы едва ли в состоянии определить, каким будет такое востребование, ведь это связано не только с проблемами принципиального характера – с эвристической ограниченностью понятийного аппарата исследования, но и с возможным влиянием внешних факторов.

Литература.

1.                  Избирательные технологии и избирательное искусство: грани возможного (круглый стол) // Власть. 2001. №4.

2.                  Измайлов В.З. Электоральное поведение (мотивационно-технологический аспект). Краснодар, 2004.

3.                  Карминес Э.Г., Хакфельд Р. Политическое поведение: общие проблемы // Политическая наука: новые направления. М., 1999.

4.                  Левада Ю. Структура российского электорального пространства // Президентские выборы 1996 года и общественное мнение. М., 1996.

5.                  Миллер У.И. Политическое поведение: вчера и сегодня // Политическая наука: новые направления. М., 1999.

6.                  Нечаев В.Д. Избиратель: покупатель, продавец или вкладчик? // Полис. 2001. №6.

7.                  Орлов Г.М., Шуметов В.Г. Модель электоральных предпочтений: методология построения // Социс. 2001. №1.

8.                  Пушкарева Г.В. Изучение электорального поведения: контуры когнитивной модели // Полис. 2003. №3.

9.                  Сергеева Е.Я. О методологии исследования электорального поведения россиян // Социс. 1996. №7.

10.              Страхов А.П. Изучение электорального поведения россиян: социокультурный подход // Полис. 2000. №3.

11.              Укрощение Левиафана: право, государство и гражданское общество в современной России. М., 2000.

12.              Шевченко Ю.Д. Между экспрессией и рациональностью: об изучении электорального поведения в России // Полис.1998. №1.

13.              Эванс Дж., Уайтфилд С. Социально-классовый фактор политического поведения россиян // Социс. 2000. №2.

14.              White S., Rose R., McAllister I. How Russia Votes. Chatham, New Jersey, 1997.

Поступила в редакцию 26 октября 2007 г.