Современное право о возможностях этнического самоутверждения.
Напсо Марьяна Бахсетовна,
кандидат
юридических наук,
доцент кафедры
Гражданского права и процесса
Карачаево-Черкесской Государственной Технологической Академии, г.
Черкесск.
Известно, что глобализация сопровождается, с одной
стороны, неизменным ростом независимых государств, с другой,
постоянным «посягательством» на
государственный, национальный суверенитет. Хотя XX век и стал пиком государствообразования,
явив небывалый рост национальных государств,
XXI век, с очевидностью, также будет этнонационально
окрашен, независимо от того, что процесс передачи все большего числа функций от
государства надгосударственным и надправительственным структурам будет
также расширяться. Это считается
одним из
парадоксов глобализации – интеграция через этнофрагментацию.
Одни видят в этом возможность
реализовать этнонациональные интересы, другие –
интересы передовых акторов глобализма. Первые упрекают современную международную систему в том,
наличие лишь одной формы участия в международных делах - в форме наций в лице государств - оставляет многие народы вне магистрального
пути развития, «вне игры», плодит этнонационалистические тенденции, стремление «взломать»
существующие государственные
формы.
Государствоцентризм, доминирующий в международных отношениях, наличие
явных преимуществ, связанных со статусом субъекта международного права, в том
числе и в отстаивании этнонациональных интересов,
играют не последнюю, если не главную,
роль во «всеобщем стремлении» к обретению государственной независимости. «…В
процессе образования национального государства наиболее важная роль принадлежит
факту внешнего, международного признания, даже независимо от внутреннего
состояния и уровня национальной идентичности. Можно согласиться с утверждением
И.С. Тарасова о том, что сегодня каждый новый субъект международного сообщества
автоматически получает статус национального государства. И, как утверждает А.М.
Салмин, «нацией становятся в силу признания»[1].
Известный американский юрист-правовед Т.
Франк замечает: «Может показаться
странным, но международная система, признавая статус, голос и блага лишь за
теми этническими и племенными общностями, которые достигли государственности…» [2].
Причиной «бума» этнического самоутверждения, кроме
выраженного государствоцентризма международных
отношений, является особость связи этнонационального
и территории. Как известно, коллективная
идентичность народа основывается на
законе трех (или четырех) единств: единстве территории, истории как
источнике коллективной исторической памяти, ценностной нормативной системы и
языка, посредством которого такое единство постоянно актуализируется в сознании
народа. Особую опасность, как известно, представляет процесс абстрагирования этнонационального от территории. Этническая культура всегда
территориально укоренена и самым тесным образом связана с землей, ее
использованием, заинтересована в
сохранении баланса «человек-природа». «Адаптируясь к окружающей среде через
выработку адекватных ей форм деятельности, человек генетически модифицируется
(в рамках эволюции) под данный вид
деятельности и на базе удобных для последней правил мышления развивает свой
язык. Этничность – это приспособление к деятельности на определенной территории; этническая культура – символическая
кодификация такой деятельности. Отсюда
следует, что культура не может существовать автономно от породившей ее
деятельности, а соответственно – и в отрыве от территории (именно
этим…объясняются культурные проблемы малых народов, лишившихся привычных форм
жизнедеятельности). Практически нет экстерриториальных культур…». Связь с
территорией – это и проблема ответственности за нее и перед ней. «Если некая
территория является для этноса любимой родиной…, то он способен нести за нее
социальную ответственность, поскольку в категорию любви входит понятие заботы. Если же этнос
экстерриториален, то он не несет социальной ответственности ни за какую
территорию и склонен допускать асоциальное поведение по отношению к представителям
других этносов» [3].
Учет специфики взаимоотношений того или иного этноса с
землей весьма важен, что иллюстрирует следующий пример. Аграрная реформа в Сербии в XIX веке
исходила именно из особой привязанности сербов к земле (не только как к своей исконной
территории): реформой 1835 г. сербские крестьяне стали
«собственниками своих наделов, однако частная собственность на землю в
ее классическом виде в Сербии так и не сложилась. Из триады, образующей категорию собственности
(владение, использование, распоряжение), практически выпало последнее звено. В
соответствии с принятым в 1873 г. «Законом
о народном благосостоянии», в стране был введен неотчуждаемый аграрный
минимум: каждому крестьянину был гарантирован надел в размере участка, который
можно вспахать за шесть дней. В своих основных чертах данная система
сохраняется по сей день. Вероятно, именно поэтому в современной Сербии
практически нет нищих и бомжей, несмотря на громадное количество беженцев,
принятых ею с 1990 г.» (только в 1995 г. Хорватию покинули 250 тыс. сербов и
около 100 тыс. – Боснию и Герцеговину, в 1999 г. из Косово бежали 150 тыс.
сербов) [4].
Опасность разрушения связи территория – этнос –
культура очевидна, и в этом мы согласны с мнением Ю.Г. Юшковой-Борисовой. Если прямым следствием всякой трансформации и модернизации является рост «проблемного» населения
(населения, испытывающего экономические, социальные, психологические, моральные
сложности периода адаптации), то в условиях глобализации (и разрушения
названной связи) «проблемными» становятся
целые народы, при этом несущие
потери и в численности. Это и
проблема исчезновения веками
существовавших традиционных видов хозяйственной деятельности (что обусловлено
спецификой той или иной территории), а значит, и утраты
национальных профессиональных навыков трудовой деятельности, национальных бытовых традиций художественных
ремесел, промыслов, которые во многом
территориально определены. Многие «национальные» территории используются для
добычи сырья, полученные доходы не вкладываются в развитие территорий, разворачиваемые
производства основываются не на
использовании профессиональных навыков местного населения, а на эксплуатации
природных ресурсов (для чего вполне пригодна импортируемая рабочая сила), что
крайне негативно сказывается на экологической ситуации и практически
вытесняет население из сферы
природопользования [5].
Как видим, «территориальная» компонента национальной
идентичности является главной, поскольку
наличие собственного экономического,
политического и геокультурного пространства не
только позволяет сохранить и развить этнонациональной
самобытности, но «легче» всего помогает решать все названные и многие другие
сложные вопросы. Но правовое обеспечение
«территориальной» компоненты этнической/национальной идентичности всегда было и
остается одним из наиболее сложных вопросов. Тем более что
представления народов о сохранении за
ними собственной территории,
геополитического (геокультурного) пространства
традиционно рассматриваются как проявления национализма. Поэтому, условно говоря, право народа на территорию чаще всего
излагается в форме права на проживание на определенной территории, относящейся
к пространству, исконно заселенному представителями конкретного этноса (права
на невыселение, права на возвращение), права
пользования природными богатствами на соответствующей территории, права на
контроль за использованием природных богатств и ресурсов территории проживания
этноса, права на осуществление традиционной
хозяйственной деятельности, предполагающей особые формы собственности и
экономической практики [6].
В формулировке и реализации названных прав очень много
нюансов и сложностей, а особые отношения процессов глобализации с территориями
еще более усложняют эту проблему. Так, установление и реализация права на
проживание на определенной территории, относящейся к пространству, исконно
заселенному представителями конкретного этноса, наталкиваются на проблему
правового определения понятия «исконно заселенная территория», порождают
многочисленные этноидеологические дискурсы (в том числе и по поводу восстановления
исторической справедливости) и неизбежно
редуцируются до права на территорию в границах современного проживания этноса.
Обеспечение права на осуществление традиционной
хозяйственной деятельности не
вызывает особых сложностей, когда речь
идет о национальных сообществах с приблизительно одинаковым экономическим укладом, имеющим в государстве преобладающий характер и в то
или иной степени связанным с современной экономической деятельностью,
т.е. в ситуации отсутствия глубоких противоречий между направлением
экономического развития государства и этнических групп. В том же случае, когда речь идет о народах,
чей образ жизни базируется на
принципиально иных типах хозяйствования, связанных с сохранением
традиционной среды обитания, характер и содержание правового регулирования
находятся в прямой зависимости от поиска компромисса при разрешении противоречий 1) между этнонациональными
интересами народа и общегосударственными
потребностями развития территорий и их
экономики, 2) между необходимостью обеспечить доступ к благам цивилизации
для одной части населения (зачастую большей по численности) и предоставлением возможности сохранения
самобытной геокультурной среды - для другой. Противоречия эти лежат и в иной плоскости. В
прошлом народы занимали намного большие территории и были с них вытеснены, а
значит, предоставление такого права
может рассматриваться как акт справедливости. Но вместе с тем, нередко народам, чаще всего составляющим
меньшинство в структуре населения, для осуществления традиционных видов
хозяйствования (охоты, рыболовства, оленеводства и пр.) и ведения традиционного
образа жизни необходимы обширные территории (располагающие немалыми природными
богатствами), что ведет к существенному
ограничению и ущемлению прав других
народов, представители которых проживают на этой территории. Кроме того,
необходимо законодательно определить,
какие именно народы могут быть отнесены к числе ведущих традиционный образ жизни
(не только посредством правового определения понятия «коренные народы», но
и путем прямого их перечисления, поименования,
как это сделано в ст. 35 Конституционного акта Канады), чтобы зарезервировать
за ними необходимую для хозяйствования территорию. И не забыть о праве для
жителей этих территорий покидать их и вести другой образ жизни.
С аналогичными проблемами можно столкнуться и при установлении и реализации права
пользования природными богатствами на соответствующей территории: оно возможно
в случае резервирования за народом определенной территории и определения объема
прав природопользования. Наконец, что касается права на контроль за
использованием природных богатств и ресурсов территории проживания этноса, то
весьма непросто будет определить субъект (орган) такого контроля, принципы его
формирования, права и обязанности, содержание контроля и его правовые
последствия для субъектов экономической деятельности. А также найти
компромисс между ролью «экологического
сторожа» и экономической целесообразностью. Не спасет от ностальгии по наличию собственной
территории и установление института природной ренты.
Все это и позволяет понять причину особой
«популярности», востребованности
права на самоопределение. Во-первых, оно
наилучшим образом устанавливает правовую
связь между народом и территорией, позволяя не только утвердиться в праве на
существование в определенных
территориальных пределах и получить признание этого факта со стороны
иных народов, государств, мирового сообщества, но и обрести право на сохранение
собственного геокультурного пространства, что
напрямую ассоциируется с наличием широких возможностей по сохранению и развитию самобытности, культуры, материальных и
духовных ценностей. Во-вторых, право
народов на самоопределение позволяет участвовать в перераспределении «привилегий и дискриминации,
богатства и бедности, силы и бессилия, свободы и зависимости» [7], на чем
основывается, по мнению З. Баумана, глобализация, названная им «глокализацией», единством интеграции и фрагментации,
глобализации и «территоризации».
Современное право до сих пор не ответило на уже ставшие
традиционными вопросы, касающиеся 1) субъекта права: народы в их
гражданско-политическом понимании (нации), народы в этнокультурном понимании,
население самоопределяющейся территории, народы, находящиеся в подчинении
иностранному игу, господству и эксплуатации; 2) содержания права (форм
самоопределения): территориальное отделение от государства вплоть до полного
присоединения к другому государству (внешнее самоопределение), территориальное
самоопределение в рамках государства –
автономия, нетерриториальная автономия, включая национально-культурную
автономию (внутреннее самоопределение),
самоуправление; 3) соответствия названных форм самоопределения признанному
принципу международного права – принципу территориальной неприкосновенности,
или территориальной целостности государства. Разность взглядов на характер, содержание, правовую
природу и субъект права на самоопределение
во многом предопределена его
различными формулировками в международно-правовых актах, допускающими
возможность того или иного толкования
этого права. По этой же причины до сих пор идут споры о том, является ли
право на самоопределение непогашаемым и неисчерпаемым или же народ может им воспользоваться единожды.
Не все так просто и в случае с тезисом о том, что самоопределение должно быть результатом
свободного добровольного выбора народа: в современных условиях, когда
разработаны эффективные технологии манипулирования людьми, развертывания
«революционных ситуаций», обеспечить
всеобщность и демократический характер волеизъявления весьма нетрудно,
тем более в условиях мобилизованной этничности. Как правило, этому предшествует
широкий этнополитический дискурс: поиск народа-предка, сыгравшего значительную роль в
истории, традиций государственности в
прошлом, что значительно облегчает ее
получение или сохранение; обоснование древности происхождения народа и
его проживания на определенной территории, лидерства народа или его предков в
регионе, совершения в отношении него актов геноцида, репрессий и т.д.;
заявления о возможности воссоздания былого мира, былого величия и о
формировании новой идентичности,
объединяющей в себе несколько локальных идентичностей. В таких условиях
добровольность волеизъявления
находится в большой зависимости от
императива этнической коллективности,
лояльности, от предлагаемого
конструкта национальной идеи.
Как и в случае с
обеспечением добровольности выбор существует много способов получить согласие
заинтересованных народов, что имеет
принципиальное значение для
осуществления территориальных изменений. Нет однозначного ответа и на
вопрос о сецессии. Одни, как Ю.Г. Барсегов, практически
ставят между самоопределением и сецессией знак равенства, хотя и признают, кроме государственного отделения, «минимальные формы самоопределения вплоть до
полного слияния в чуженациональном государстве», любые иные формы «территориальной или даже нетерриториальной автономии, включая и национально-культурную».
Но последнее - «добровольный выбор
народом культурно-национальной автономии и полного государственного слияния,
отказ от собственного политического существования, от государственной
самостоятельности и национальной самобытности» - все же считают явлением необычным [8]. другие, например Л.А.
Стешенко, наоборот, приводят аргументы в пользу того, что самоопределение
и сецессия далеко не синонимичны. Ученый вообще убеждена, что
право на самоопределение не только
нельзя сводить к сецессии, но даже предпочтительнее в современных
условиях реализовывать в рамках
государства, в состав которого входит самоопределяющийся народ, потому что
«принцип самоопределения, в отличие от «принципа нации»…исходит не из
обязательности отделения и образования однонациональных
государств, а из желательности сохранения крупных государств и добровольного
объединения разных народов и наций в такие государства на началах федерализма,
автономии, демократизации политического режима и иных» [9].
Профессор университета
г. Любляны И. Кристан называет сецессию
«аварийным выходом» (emergency exit), способом «самоспасения» народа (self-help of nation) на тот случай, если
его право на самоопределение отрицается или не может быть полноценно реализовано в условиях внутреннего
самоопределения (когда не предоставлены или исчерпаны все его возможности) [10].
Профессор Университета Лапландии Сойли Нистен-Хаарала и
профессор института Европы РАН Д. Фурмана сравнивают
право на самоопределение вплоть до отделения
с разводом: «признание права на развод – …это признание принципиальной
добровольности брака. Это признание создаёт новое “качество” брака как
свободного союза двух равных людей. Но это абсолютно не означает отрицания
ценности брака и “призыва к разводам”. Это не означает также, что желание
развестись может быть и должно быть немедленно удовлетворено. Для того, чтобы
развод был правомерен в данном конкретном случае, он должен удовлетворить
множеству других моральных и правовых требований… То же самое – с признанием права на
самоопределение вплоть до отделения. Оно создаёт новое “качество” государства
как добровольного союза. Но от абстрактного признания права на отделение и
создание своего государства до признания моральной и правовой допустимости
реализации этого права в определённых конкретных обстоятельствах и формах –
такое же колоссальное расстояние». Они считают, что «сецессия, реализация абстрактного права на
отделение, морально допустима в крайнем случае, когда стремление к
независимости глубоко и прочно, когда совместное пребывание в одном государстве
превращается в муку, и не видно способов сделать его приемлемым и
безболезненным»: но моральные интуиции субъективны, а страсти, нагнетаемые спорами об отделении, не
только не решают проблемы, а, наоборот, усугубляют ее - «очевидно, единственный путь – это перевод
этих проблем из моральной плоскости в правовую….наилучший вариант этого пути –
признание права на отделение, но определение (как в национальных законодательствах,
так и в международно-правовых документах) достаточно жестких условий его
реализации». Они убеждены, что сецессия
может быть предотвращена предоставлением
автономии и самых широких культурных и языковых прав (реализацией права
на самобытность), т.е. всемерным созданием
условий для успешного этнонационального развития в рамках государства проживания: «объективно
предоставление особых прав и автономий – это как бы превентивные неполные
сецессии, предотвращающие болезненные «полные» [11].
Даже наш поверхностный
анализ положений о праве на самоопределение говорит о его сложности и
неоднозначности, особенно в применении на практике. Неудивительно, что все чаще звучат предложения «четко определить, кого именно, какую группу
людей мировое сообщество готово признать в качестве субъекта самоопределения».
Нужно дать четкое законодательное определение терминам «народ»,
«самоопределение», подробно указать,
каким критериям должно соответствовать новообразующееся
государство для международного его признания, посредством каких процедур и с соблюдением
каких требований должно проводиться политическое самоопределение [12]. То есть
нужна конкретизация права на
самоопределение, заключающаяся в выработке терминологического аппарата,
установлении форм самоопределения, определении механизмов
и процедур, а также условий, критериев, требований признания их законными, что позволит
приблизить идею самоопределения к
практике и снизить ее «травмирующий» эффект.
В принципе рациональное зерно в этом предложении есть. Но с другой
стороны, возникает вопрос о том, реально ли детальное регламентирование права
на самоопределение в международном праве и решит ли это проблему соответствия формулировок многообразию особенностей этнополитического
развития. Понятно, что нет. Одно очевидно: специфичность, сложность и неоднозначность процессов национального и
политического развития, межгосударственных отношений в современных
условиях требуют преодоления рамок
традиционной интерпретации содержания права на самоопределение в пользу более
разнообразных форм его реализации: переход к федеративной форме государственного
устройства, предоставление более широкой автономии вплоть до полной
независимости в составе государства,
окончательное решение вопроса о самоопределении в более поздние сроки и
при соблюдении определенных условий и
т.п. Отход от схематичного применение
международно-правовых норм и применение разнообразных форм реализации права на
самоопределение необходимы в силу того,
что та или иная ситуация
разрешается исходя из принципов международного права, но на
основе анализа конкретно-исторической
ситуации. Поэтому речь должна идти об интерпретации права на самоопределение
для конкретно взятых условий и разработке заинтересованными сторонами механизмов его реализации с учетом особенностей этих условий и
интересов сторон. В противном случае вероятность реализации права на самоопределение в
конфликтной форме значительно возрастает, и это несет в себе
серьезные угрозы, в первую очередь, этнонациональному
развитию.
Кроме того, не следует
забывать, что в современных условиях постоянного перемешивания населения в
результате активных миграционных процессов возможности территориального
самоопределения весьма ограничены. Более широкий взгляд на содержание права на
самоопределение позволяет увидеть в нем
правовой механизм, прежде всего, общей демократизации
общества: Венская декларация и Программа действия
(1993) указывает, что демократия
основывается на свободно выраженной воле народа определять свои
собственные политическую, экономическую,
социальную и культурную системы и на его полном участии во всех аспектах своей
жизни, - а затем уже согласования и учета интересов всех народов и этнических
групп, что лежит в основе реализации
принципа равноправия, неразрывно связанного с принципом самоопределения народов. Следовательно, его реализация - это диалог
интересов, процесс их
согласования.
Литература.
1.
Блинов А.С. Национальное
государство в условиях глобализации: политико-правовой аспект: Дис. … канд. юрид. наук. – М.,
2003. – С. 38-39.
2.
Цит. по: Лукашук И.И. Субъекты
права международных договоров // Государство и право. – 2004. - № 11. – С. 57.
3.
Юшкова-Борисова
Ю.Г. Россия и ее население // Политические исследования. – 2005. - № 3. – С.
177-178.
4.
Пономарева Е.Г. Хронополитическое измерение модернизационных
процессов в современной Сербии //
Политические исследования. – 2005. - № 3. – С. 40-41.
5.
Юшкова-Борисова
Ю.Г. Россия и ее население // Политические исследования. – 2005. - № 3. –
С. 174, 175, 176.
6.
Богданова Н.А.
Конституционно-правовое регулирование национальных отношений // Национальный
вопрос и государственное строительство: проблемы России и опыт зарубежных
стран. Материалы научной конференции. М., 27-28 апреля 2000 г.– М.,2001. – С.
53; Муханов
Б.С. Национальные интересы: Дис. …канд.
философ. наук. – Нальчик, 2004. – С. 92.
7.
Бауман З. Глокализация, или кому глобализация, а кому локализация //
Глобализация: Контуры XXI века: Реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр научно-информ.
исслед. глобальных и региональных пробл.
Отд. Восточной Европы. – М., 2002. – Ч.I. – С. 134.
8.
Барсегов Ю.Г. Самоопределение и территориальная целостность.
Серия «Нагорный Карабах». Вып. № 2.
Международно-гуманитарный Фонд арменоведения. – М.,
1993. – С.8.
9.
Стешенко
Л.А. Многонациональная Россия:
государственно-правовое развитие. X-XXI вв. – М., 2002. – с. 177.
10.
Kristan I. The Right to
Self-determination. The case of
11.
Нистен-Хаарала С., Фурман Д. Право на отделение // http://www.sakhara-center.ru/publications/sec/009/html.
12.
Государство,
этносы, сепаратизм и проблемы прав человека. Круглый стол: проблемы, дискуссии,
предложения. – М.,2000. – С. 18.
Поступила в редакцию 7 сентября