Эволюция мотивации: от личной неприязни до вражды и ненависти к части общества.
Ростокинский Александр Владимирович,
доцент
Московского Городского Педагогического Университета.
В начале прошлого века М. Нордау предложил довольно
популярную в последующем классификацию типов преступности, которая включает три
неравные составляющие:
1) естественную (органическую) преступность,
проявляющуюся в наиболее брутальных актах уничтожения, насилия и агрессии;
2) преступность, выступающую следствием неравенства, выражающуюся
в различных посягательствах на экономический строй общества, постепенно
эволюционирующую от примитивного грабежа к более интеллектуальным и
ненасильственным формам присвоения и обмана;
3) преступность политическую, которая сопровождает
усложнение законодательства, во многом лишенного опоры в нравственных и
правовых представлениях, а также в традициях народа. Примерами последней могут
быть как нарушения норм налоговых, технических актов, так и посягательства
направленные на политическую систему.[1]
Анализ современной
криминальной статистики позволяет, на первый взгляд, усомниться в достоверности
подобной классификации, поскольку основную массу преступлений составляют
сегодня, кражи, грабежи и разбои, т.е. — посягательства, направленные против
собственности. Но это не вполне верно.
Во-первых, так
называемые корыстные преступления (прежде всего, корыстно-насильственные)
нередко совершаются под воздействием иных мотивов: месть потерпевшему,
имуществу которого причиняется ущерб, стремление к доминированию в группе,
желание обладать знаковыми или статусными вещами и т.п. — когда собственно
«меркантильные» соображения виновного отходят на второй план.[2]
Во-вторых, массовые
акты проявления агрессии на бытовом уровне и на уровне малых групп: от
вербальных проявлений, до нанесения побоев, вплоть до убийств. Конечно, скрыть
от регистрации и учета убийство, если обнаружен труп со следами насильственной
смерти, значительно сложнее, чем причинение травмы, полученной, как пишут в
протоколах, «в результате совместного распития». Но последние и попадают в поле
зрения правоохранительных органов лишь в случае причинения серьёзных ранений,
госпитализации пострадавшего или при поступлении от него заявления. Да и после
существует масса приемов для прекращения расследования без привлечения кого бы
то ни было к ответственности.[3]
По собственным
наблюдениям автора, уровень насильственной преступности в нашем обществе, как
минимум, в 5-6 раз выше, тех показателей, которые получают ежегодное отражение
в криминальной статистике. А если прибавить непреступные по закону мелкие
хулиганства, нередко сопровождающиеся насильственными деяниями, то можно
утверждать, что данный уровень выше, на порядок.
В-третьих, агрессия в
отношении себе подобных является наиболее древним психологическим механизмом
поддержания иерархии в коллективах высших животных, прежде всего, у приматов.
По мере усложнения совместной деятельности она же применяется для самозащиты и
защиты различных благ, наиболее важных для существования коллектива. Поэтому
глубоко неверными являются попытки обосновать полезность брутальных агрессивных
проявлений и связанных с ними деструктивных мотивов в современном обществе.
Такая агрессивность, по мнению Э. Фромма, является злокачественной, не
направленной на выживание вида, она не заложена в филогенезе, присуща только
человеку и не имеет никакой другой цели, кроме получения удовольствия.[4]
Отсюда, допустимо
предположить, что основную массу преступности, прежде всего, посягательств
против личности, составляют наиболее примитивные акты агрессии, насилия и
проявлений жестокости, совершаемые обычно, в сфере быта и досуга.
Не следует забывать и
такую эмпирически выявленную закономерность: в результате частого повторения
поведенческие акты, ранее безусловно признававшиеся девиантными, приобретают
подобие легитимности.[5] Но
общество и законодатель демонстрируют удивительное благодушие в вопросах
уголовного преследования посягательств на личность, совершаемых в приватной
обстановке.
Не претендует на
оригинальность и предположение о том, что привычка решать различные конфликты
насильственными способами формируется в раннем детстве и достаточно быстро
проявляется в сфере общественно значимой деятельности, т.е. учебы. Здесь мы
встречаем вторую совершенно алогичную реакцию общества, постепенно утрачивающего
здоровые инстинкты.
Вместо
незамедлительной реакции правовой системы и её представителей на деструктивное
поведение малолетнего «агрессора», окружающие говорят: «мал ещё», «вырастет — поумнеет»,
в лучшем случае взывая, без особых результатов, к благоразумию родителей. Тем
самым у малолетнего нарушителя попросту формируется представление о собственной
безнаказанности, а если в это время кого-то за подобные действия всё же
наказывают, то и о собственной исключительности. Представления о сдерживающих факторах
не формируются, упражнения в буйстве и озорстве продолжаются с возрастающей
интенсивностью в течение последующих лет.
Стоит заметить, что
многие государства, на правовые системы которых принято равняться, признают
субъектом, находящимся под юрисдикцией системы ювенальной (детской или
подростковой) юстиции уже 6-7 — летних нарушителей.[6]
Доходит до абсурда: если 6-9 - летний ребенок ночует на улице, его изолируют,
хотя бы и временно, в специальном учреждении со строгим режимом, а если
13-летний недоросль бьёт окружающих палкой по голове — ограничиваются
постановкой на профилактический учет и воспитательными беседами с делинквентом
и его родителями. В результате подобной ювенальной «политики» мы же всё чаще
сталкиваемся с «необоснованно» жестокими разбоями, истязаниями и даже
убийствами, совершаемыми лицами, не достигшими возраста уголовной
ответственности.
Характерно, что по
мере усвоения насильственных приемов и способов разрешения конфликтов в
условиях учебной или случайной группы, предприятия или организации,
агрессивно-деструктивный мотив трансформируется в хулиганский мотив, который
давно описан отечественными криминологами. От желания причинить вред
конкретному лицу, он отличается стремлением «выделиться», продемонстрировать
своё превосходство, удаль неопределенному случайной группе или кругу лиц, в том
числе и путем причинения вреда определенному лицу.[7]
Поскольку
деятельность формально организованной группы, совокупности посетителей
массового мероприятия, некоего коллектива, предприятия, местной общины и т.п. —
организуются, преимущественно, правовыми нормами. Она воспринимается всеми как
«порядок». Тогда как результат дезорганизации этой упорядоченной деятельности,
прежде всего, вследствие применения к кому-либо насилия, является именно
«нарушением общественного порядка», независимо от того, кто и как пострадал,
расстроился, возмутился и т.п.[8]
Так, при совершении
хулиганской акции конечной целью, не всегда четко осознаваемой и артикулируемой
виновным, является причинение вреда многим, демонстрация своего
пренебрежительного отношения к порядку, представляющему непонятное и потому
угрожающее общество. Даже если некоторые элементы правопорядка реализуются в
отсутствии многих граждан (например, сохранение общественного имущества, покой
и личная безопасность определенного лица), то и в этом случае общественный
порядок может быть нарушен. Важно, чтобы последствия нарушения были
демонстративными, явными.
В июне
Следует отметить, что
в подростковом возрасте происходит быстрое формирование деструктивных мотивов,
отражающих недовольство социальным неравенством. Низкий культурный и
образовательный уровень резко сужает круг тех воспитательных средств, которые
можно было бы применить к несовершеннолетним делинквентам. Они не всегда в
состоянии правильно оценить идеи, заложенные в политической и художественной
литературе, кинофильмах, сообщениях СМИ, а также заведомо проигрывают более подготовленным
ровесникам (и лицам старшего возраста) в конкуренции на рынке труда. Более
успешные становятся объектом зависти, неприятия, а нередко, и агрессии еще в
школе.
Однако и на этом
уровне отечественный законодатель демонстрирует труднообъяснимый гуманизм,
фактически исключая из сферы уголовного запрета все «ненасильственные»
хулиганские действия, а возраст привлечения к ответственности за акты насилия
по хулиганским, а теперь и по экстремистским, мотивам (ст.115, 116 УК РФ) —
повышает до 16 лет, да и то обуславливает рядом ограничений, связанных с
привлечением к ответственности по делам частного обвинения. Возраст привлечения
к уголовной ответственности за вандализм, казалось бы, снижен до 14 лет, но
предусмотренные меры уголовного наказания, кроме условного осуждения, к
14-летним гражданам не применимы.
Так, 21.06.2007 г. в Санкт-Петербурге на Большой Конюшенной улице
произошло нападение на 54-летнего епископа финской лютеранской церкви, который
сделал замечание сквернословившим подросткам. Те отреагировали крайне
агрессивно, избили епископа, который оказался в больнице с травмами головы.
Радио «Эхо Петербурга» сообщило, что сотрудники правоохранительных органов
сразу же предложили потерпевшему отказаться от заявления, чтобы «не возбуждать
уголовное дело по пустякам».[10]
В подобных случаях, утверждение хулигана о собственной исключительности
и превосходстве, вполне согласуется с утверждениями о недостойности и
неполноценности жертв, потерпевшей стороны, которые объявляются «противниками»,
первыми посягнувшими на права и свободу виновного. Отсюда – один шаг до выбора
жертвы по признакам наличия (отсутствия) групповых особенностей,
стигматизирующих данное лицо, как оппонента или конкурента. В таком случае, при
посягательстве на представителя (предполагаемого представителя) некоторой
общественной группы, именно данная группа и рассматривается виновным в качестве
«противоборствующей стороны».
В подобных случаях «весьма кстати» приходятся как типовые приемы
совершения преступлений, так и националистические, расистские и
социал-реформистские лозунги, в изобилии предлагаемые СМИ и Интернетом. Вражды
и ненависти, в том виде, в каком определяет их законодатель в п. «е» ч.1 ст.63
УК РФ, может не быть вовсе. Зато у малолетнего громилы или «виртуального»
провокатора появляется возможность примерить романтический ореол борца за
«общее дело» или «народного мстителя».
Так, 21.05.2006 г. два молодых человека, имевших короткие стрижки,
одетые в голубые джинсы и высокие ботинки, напали на участников уличного
шествия кришнаитов в г. Ярославле, избили гр-на Ч. Хулиганы были задержаны и
доставлены в милицию, где они заявили, что «на протяжении длительного времени
считают себя сторонниками националистической идеологии, скинхедами».
Задержанный Ж. «пояснил, что религиозной ненависти он не испытывает,
однако их (кришнаитов, вайшнавов — А.Р.) поведение, манеру одеваться считает
ненормальным и вызывающим. Напал на кришнаита из чувства личной неприязни,
каких-либо целей грубо нарушить общественный порядок или вызвать у окружающих
ненависть к вере кришнаитов не имел».[11] А
кто-то ожидал услышать пассажи из
Чемберлена и Киплинга? Остаётся гадать, на кого в следующий раз окажется
направлена агрессия недорослей, у которых от идеологии — одни «берцы» да лысые
головы.
По мнению Д.А. Корецкого, полностью разделяемому автором, «сегодняшний
убийца, бандит, разбойник и пресловутый террорист задолго до своего главного
выхода на криминальную сцену дебютирует в актах хулиганства, нанесении
оскорблений и побоев окружающим. Если первый же преступный «дебют» повлечет
адекватное реагирование, второй — ещё более жесткое наказание, то тяжкое
преступление может и не состояться».[12]
Таким образом, анализ
мотивации преступного поведения необходимо проводить с учетом особенностей развития
конкретного правонарушителя и особенностей эскалации его девиантного поведения.
В структуре мотивов преступного поведения подростков преобладают не корыстные
мотивы, а брутальные и агрессивные мотивы, выражающие стремление к обладанию,
доминированию, разрушению в наиболее примитивных формах.
Действие в
соответствии с этими мотивами «за пределами» межличностного общения в малой
группе, в сфере взаимодействия персонально неопределенных субъектов
правоотношений, характеризует хулиганские проявления. В сфере коллективного
взаимодействия различных социальных общностей те же мотивы характеризуются как
экстремистские или даже террористические, - в зависимости от непосредственных
целей виновных.
Наконец, для того,
чтобы реально затруднить мотивацию преступного поведения у несовершеннолетних,
меры правового воздействия должны применяться к ним уже на ранних стадиях
развития девиантности. Соответственно, и возраст привлечения к уголовной
ответственности за совершение преступлений, предусмотренных частями вторыми ст.
115, 116 и 117 УК РФ должен быть снижен до 14 лет. Порядок производства по
делам частного обвинения в этих случаях тоже не должен применяться.
Поступила в редакцию 19 декабря
[1] Цит. по: Ферри Э. Уголовная социология /Пер. с итал. М., 2005 С.210-213.
[2] Криминология Учебник. Изд. 2-е / под ред. В.Н. Кудрявцева, В.Е. Эминова М., Юристъ. 2000. С.485.
[3] Гаврилов Б.Я. Способна ли российская статистика о преступности стать реальной? // Государство и право. 2001. № 1. С. 47; его же: Новеллы уголовного процесса на фоне криминальной статистики // Российская юстиция. 2003. № 10. С.5-7.
[4] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности /Пер. с англ. М., Республика. 1994. С.163-164.
[5] Фенько А. Наркомания хуже воровства // Коммерсантъ – Власть. 2002, май, С.17.
[6]
Бэйзмор Г. Три парадигмы ювенальной юстиции // Правосудие по делам
несовершеннолетних. Перспективы развития. Вып.
[7] Калмыков В.Т. Хулиганство и меры борьбы с ним. Минск. 1979. С.70-75.
[8] Яценко С.С. Уголовно-правовая охрана общественного порядка. Киев. 1986. С.10.
[9]
Портал Credo.Ru– 9 июня
[10]
Портал – Credo.Ru. 22 июня
[11] Информация ЦОС УВД Ярославской области.
[12] Корецкий Д.А. Европейские стандарты и российская криминальная действительность // Законность. 2006. №1. С.35.