Грамматическая характеристика контекстуальных синонимов в трилогии Д. С. Мережковского «Христос и антихрист»

 

Неверова Татьяна Александровна,

аспирант Пятигорского государственного лингвистического университета.

 

В рамках антропоцентрической парадигмы контекстуальная синонимия рассматривается как инструмент исследования ментальных структур индивидуальной концептосферы. Дается грамматическая характеристика контекстуальных синонимов в пространстве определенного текста - трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист». Выявленное количественное преобладание среди контекстуальных синонимов имен прилагательных, определяющих имена существительные, описывающие человека, и конструкции прил.+сущ. указывает на когнитивную обусловленность контекстуальной синонимии в исследуемом произведении.

 

Изучение синонимии ведется с античных времен, однако, вследствие непрерывного развития знаний о языке, в теории синонимии остается нерешенным ряд проблем, в частности, вопрос о контекстуальной синонимии[1]. Явление окказиональной синонимии стало объектом изучения отечественной филологической науки в середине ХХ века. Так, В.В. Виноградов отмечал, что «в системе литературного произведения могут быть созданы широкие и даже неожиданные контексты для синонимического сближения очень далеких по значению слов, особенно в экспрессивно-ироничном или образном их использовании»[2].

 Активное изучение явления синонимии в 50-60 гг. ХХ в. позволило разграничить узуальную и контекстуальную синонимию, проявление семантической близости синонимов и в контексте, и в изолированном употреблении[3]. В исследованиях конца ХХ века подход к определению статуса контекстуальной синонимией обусловлен становлением новой антропоцентрической парадигмы[4]. Применение достижений наук, входящих в когнитивную парадигму, позволило переосмыслить основания, роль и значение контекстуальной синонимии и подходы к ее изучению[5].

 Теория когнитологии и речевого дискурса, просле­живающая связи мышления и функций языка, языковых выражений и психических структур, отводит синонимическому варьированию особую роль в фор­мировании понятия и движении мысли. Как от­мечает В. Н. Ваганова, «представление (ре­презентация) в тексте какого-либо объекта действительности - это не автоматическая фиксация с помощью слов того, что мы воспринимаем или воображаем, а результат сложного познавательного процесса»[6]. Контекстуальная синонимия — один из наиболее явных индикаторов этого процесса, позволяющий выявить специфические черты когнитивного стиля и картины мира автора речевого акта, поскольку «умение оперировать смыслом проявляется у говорящего прежде всего в способности выразить одну и ту же мысль с помощью раз­нообразных языковых средств, иначе говоря, посредством перефразирования собственных высказываний или их элементов, а у слушающего - в понимании смыслового тождества или сходства внешне различных высказываний»[7].

Предпосылки существования явления контекстуальной синонимии содержатся в лингвистической природе знака - асимметричном соответствии его формальной стороны содержательной, т.е. в возможности наличия у одного содержания нескольких форм выражения. Разрушение простой двухполюсной связи «одно содержание – одна форма» может привести к обогащению как формы (разнообразие средств выражения), так и содержания (приращение семантики) в рамках используемого контекста. А.А. Залевская говорит об «универсаль­ной тенденции осознавания значения воспринимаемого слова через соотнесе­ние его с близкой по значению единицей лексикона»[8], в качестве которой могут выступать синонимы, перифразы, повторы.

 Контекстуальная близость значений слов, отличительной чертой которой является четко выраженная контек­стуально-ситуативная обусловленность и единичный, как правило, индивиду­альный, характер семантики, незакрепленность в словарях синонимов[9], открывает исследователю доступ к единой - перцептивно-когнитивно-аффективно-информативной базе индивида, к его языковой картине мира, что позволяет рассматривать контекстуальную синонимию как инструмент исследования лингво-ментальных структур индивидуальной концептосферы.

 Вследствие этого обоснованно трактовать синонимию в каче­стве синонимии смыслов или смысловых замен, Под явлением близости значения слов мы понимаем результат «сравнения в индивидуаль­ном сознании на основании тождества или сходства», «реализацию одной и той же смысловой программы с помощью различных языковых средств в процессе многоэтапной развертки образа речемыслительной деятельности»[10].

 Исследование контекстуальной синонимии в парадигме когнитивного в творчестве Д. С. Мережковского является плодотворным по ряду причин. Во-первых, его деятельность как писателя, поэта, критика, теоретика литературы, историка и философа, будучи удивительно разносторонней, является в то же время на редкость цельной, сцементированной религиозно-философскими идеями, которые оказали определяющее влияние и на литературное творчество. Во-вторых, несмотря на художественную ценность и влиятельность его творчества, оно остается сравнительно малоизученным. В-третьих, антиномичность и триадность мышления писателя отмечают как литературоведы, так и историки русской философии. Н.А. Бердяев пишет: «Вся религиозная мысль Мережковского вращается в тисках одной схемы, в… противопоставлении полярностей, тезиса и антитезиса… Вечно стремится Мережковский к синтезу, к третьему, совмещающему тезис и антитезис, к троичности»[11].

 Эта специфическая черта, указанная Н.А. Бердяевым, действует, по-видимому, как структурообразующий принцип мышления Д.С. Мережковского и связана с центральной идеей его религиозно-философской концепции – учением о «Церкви Третьего Завета». Метод «теза-антитеза-синтез» предстал у писателя в многочисленных вариациях трехчленного соединения «разнородного в одном», ставше­го его главным принципом познания, а в литературном творчестве - излюб­ленным художественным и публицистическим приемом[12]. Триадность, таким образом, может рассматриваться как характерная черта языковой картины мира Д.С. Мережковского, которую мы понимаем как совокупность знаний о мире, запечатленных в лексике, фразеологии, грамматике[13].

Естественно ожидать, что принцип триадного построения, будучи ключевым в когнитивном пространстве писателя, должен отразиться в языке его многочисленных произведений, поскольку художественный текст, обладая индивидуальной лексической структурой, концептуально и прагматически обусловленной, воплощает в словесной форме неповторимую картину мира автора. Вероятность вербализации значимых ментальных структур или авторских концептов наиболее велика на лексическом уровне текста. Исходя из этого, мы предположили, что триадный принцип мышления проявится в лексической системе его произведений, а именно в контекстуальной синонимии, отражающей специфику лингвоментальных процессов автора. В целях проверки выдвинутой гипотезы было предпринято исследование лексики трилогии «Христос и Антихрист», отразившей религиозно-философскую концепцию писателя.

В концептуальном пространстве произведений Д.С. Мережковского синонимизация лексем, как мы полагаем, осуществляется в результате когнитивного процесса сближения денотатов в сознании языковой личности автора, опирающегося на определенную ментальную операцию – категоризацию, обусловленную триадностью философского мировосприятия автора. Контекстуальные синонимы вербализуют философско-когнитивную специфику языковой картины мира автора, а именно принцип триадности.

Анализ языкового материала позволил установить, что в трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист» контекстуальные синонимы, вербализующие принцип триадности, образуют синонимические ряды, состоящие из двух или трех, значительно реже – из большего числа лексем. Члены таких контекстуальных синонимических рядов вербализуют элементы когнитивной схемы «тезис-антитезис-синтез», описывающей принцип триадности.

Так, в контекстуальном синонимическом ряду «И ему казалось, что уже не плут Федоска мизерный, а кто-то сильный, грозный, царственный лежит у ног его…» («Петр и Алексей») лексема сильный соотносится с тезисом как обладающая положительным семантическим компонентом в языковом значении лексемы: «Сильный – 1. Обладающий большой физической силой, мощный. 2. Очень основательный, убедительный. 3. Обладающий твердой волей, стойкий. 4. Значительный (по величине, силе, степени)»[14].

Лексема грозный коррелирует с антитезисом, поскольку в ее значении присутствует отрицательный оттенок, что видно из следующей словарной статьи: «Грозный – 1. Суровый и жестокий. 2. Заключающий, выражающий угрозу. 3.Величественный и страшный». Лексема царственный, соотносится с синтезом поскольку объединяет семы двух предыдущих, поскольку ее лексическое значение содержит сему «величественный», общую с лексемой грозный: «Царственный – величественный и горделивый, величавый»[15]. В то же время лексема сильный в значении «значительный (по величине, силе, степени)» является имплицитной семой лексемы царственный.

Таким образом, контекстуальный синонимический ряд, вербализующий элементы когнитивной схемы «тезис-антитезис-синтез», создает сложный смысл-образ, выражаемый всей последовательностью синонимов. В соответствии с логико-семантическими отношениями внутри схемы два члена синонимического ряда противопоставляются, а член, замещающий позицию синтеза, объединяет их значения, что реализует представление о триадности всего сущего. Анализ языкового материала выявил, что противопоставленность тезиса и антитезиса как составных элементов когнитивной схемы выражается в наличии положительных и отрицательных коннотаций у замещающих эти позиции лексем вследствие актуализации либо периферийных сем языкового значения, либо индивидуально-авторских, идиолектных сем, уже сформированных в других контекстах. Синтезирующая лексема является обобщающим и в то же время качественно новым элементом контекстуального синонимического ряда. Лексемы, неоднократно выступающие в роли синтезирующего слова, отличаются неодномерной структурой лексического значения, обогащенной ярко выраженной идиолектной семантикой.

Однако системный подход к синонимам, позволяющий комплексно охарактеризовать исследуемое явление, требует не только анализа отношений в пределах микросистемы контекстуального синонимического ряда, но и выявления всех дифференциационных признаков и «внешних» связей контекстуальных синонимических рядов, определяющих общность семантики. В. Д. Черняк справедливо указывает на то, что особую роль при исследовании синонимических связей в лек­сической системе играет обращение к частеречной семантике, по­скольку категориальные семы, обусловленные принадлежностью слова к определенной части речи, в значительной степени опре­деляют и своеобразие синонимических связей[16]. Свойства той или иной части речи накладывают отпечаток не только на отношения внутри ряда, но и на групповые характеристики контекстуального синонимического ряда, поскольку «часть речи — лексико-семантическая парадигма высшего ранга — членит весь словарный состав языка изнутри на большие классы словарных единиц, имеющих общее, хотя и крайне абстрактное значение»[17].

Весьма показательным оказывается сопоставление количества синонимических рядов в пределах основных знаменательных частей речи. В.Д. Черняк отмечает, что больше всего среди синонимических рядов русского языка глаголов (1771), значительно меньше имен существительных (1154), имен прилагательных (935) и наречий (192)[18].

Количественное распределение контекстуальных синонимических рядов по частям речи в трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист» кардинально отличается от наблюдаемого В.Д. Черняк в системе языка.

В исследованной выборке объемом 5796 единиц преобладают имена прилагательные - 73, 5% (4260), имен существительных в 5 раз меньше - 13, 7% (792), равно как и глаголов – 12, 8% (744). Преобладание имен прилагательных среди контекстуальных синонимов указывает на то, что именно эта часть речи занимает центральное положение в лексической системе исследуемого текста Д.С. Мережковского.

Объяснение наблюдаемого доминирования имени прилагательного в системе контекстуальной синонимии исследуемого текста следует искать в особенностях языковой личности автора и специфике данной части речи. В основе явления контекстуальной синонимии лежит необходимость обозначить некоторый объект более точно, углубляя в процессе номинации представление о нем. Использование в этих целях преимущественно прилагательных говорит о том, что в языковой картине мира автора существует некоторый концепт, а именно концепт «Синтез», нуждающийся в более глубоком осмыслении его признаков и свойств. Атрибуция его осуществляется преимущественно именами прилагательными, так как они относятся к признаковым именам и их категориальное значение определяется как сигнификативное значение, соотносимое с понятием о признаке (качестве, свойстве) предмета или явления.

Имена прилагательные способствуют вербализации элементов индивидуально-авторской картины мира еще и потому, что для них как класса слов характерно наличие субъективно-оценочных значений и соответствующих коннотаций. Прилагательные по своей семантике составляют непрерывный ряд от собственно оценочных («хороший/плохой») до прилагательных, лишенных оценочного значения (относительные прилагательные). Эту особенность имен прилагательных Т.Ю. Щуклина характеризует следующим образом: «Категориальной семантике прилагательных больше, чем семантике слов других частей речи, свойственна актуализация экспрессивно-оценочного содержания. Наличие в семантических структурах большинства прилагательных коннотативных компонентов, возможных благодаря установлению ассоциативных связей, определяет их отношение к образной системе языка»[19].

Поскольку прилагательное имеет подчинительную функцию и нахо­дится в смысловой зависимости от сочетающегося с ним существительного, то при анализе специфики семантики контекстуальных синонимических рядов имен прилагательных важно учитывать семантику определяемых ими имен существительных или местоимений. Имена существительные и местоимения, определяемые в трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист» контекстуальными синонимическими рядами, образованными согласно когнитивной схеме «тезис-антитезис-синтез», можно разделить на 9 основных семантических групп.

В группу имен существительных и местоимений, так или иначе обозначающих человека (всего 636 употреблений), входят личные местоимения он, она, они, мы, вы, имена существительные человек, существо, жена, подруга, мечтатель, имена собственные, обозначения по возрасту.

В группу определяемых имен, обозначающих части тела человека (804 употребления), входят имена существительные лицо, глаза, тело, губы, руки, облик, кожа, морщины.

Группа имен, относящихся к психической дея­тельности человека (312), включает имена существительные дружба, кощунство, желание, любопытство, мудрость, тоска, любовь, прелесть, душа, сердце, мысли, жалость, ясность, внимание, чувство.

В группу имен, обозначающих действия, проявления человека (516) вошли следующие имена существительные: выражение (лица, глаз), улыбка, усмешка, взгляд, голос, крик, смех, ласка, слезы, слова, кашель, усилие.

Группу имен, обозначающих ощущения (120), составляют обозначения запахов, звуков, имена существительные холод, тепло.

В обширную группу имен, обозначающих явления природы (960), входят 216 ИС, относящихся к водной стихии (вода, море, озеро, река.); 372 ИС, номинирующих небесные объекты (небо, солнце, луч солнца, свет, звезда, туча.); 108 ИС, обозначающих атмосферные явления (воздух, вьюга, гром, туман, облака); 96 ИС, обозначающих детали пейзажа (горы, дали, лес). Кроме того, в эту группу входят также существительные день, утро, сумрак, тени, мгла, темнота, пламя, лапы, когти.

Группа абстрактных имен существительных (232) включает ИС война, точка, легкость, дело, путь, мир, места, рай, образы, церковь, боги, черти, сходство, призраки .

В немногочисленную группу конкретных имен существительных, обозначающих различные артефакты (108), входят ИС заплата, строения, крест, краски, мрамор, башня.

Группы приблизительных обозначений (572) включает определительные местоимения все, весь, указательные это, то, неопределенные нечто, кто-то, что-нибудь, что-то. Поскольку в общую выборку входит 4260 контекстуальных синонимических рядов прилагательных, то можно установить следующее процентное соотношение между группами определяемых имен: имена, обозначающие человека – 14,9% (636); имена, обозначающие части тела – 18,9% (804); имена существительные, относящиеся к психической деятельности человека – 7,3% (312); имена, номинирующие действия, проявления человека – 12,2% (516); имена, обозначающие ощущения – 2,8% (120): приблизительные обозначения – 13,2% (572); имена, обозначающие явления природы –22,5% (960); абстрактные имена существительные - 5,7% (232); конкретные имена существительные, обозначающие различные артефакты - 2,5% (108)

В целом преобладают имена существительные, так или иначе описывающие человека, группы с данной семантикой в сумме составляют 56,1% (2308) от общего числа контекстуальных синонимических рядов прилагательных. Значителен также удельный вес семантической группы ИС, обозначающих явления природы – 22,5%, что, по-видимому, объясняется тем, что большинство использованных имен существительных данной группы традиционно употребляются в составе олицетворения, что позволяет выражать с их помощью различные психические состояния, ощущения человека, его видение мира в целом.

Примечателен также высокий процент группы приблизительных обозначений - 13,2%, поскольку входящие в нее определительные, указательные и неопределенные местоимения занимают гораздо более скоромное место в системе языка, чем в исследуемом тексте. Очевидно, высокая частотность обусловлена спецификой такого рода конструкций. В.В. Бабайцева характеризует словосочетания типа «что-то новое» как синтаксические единицы, у которых входящие в их состав «адъективные формы не показывают признак местоимения что-то, а характеризуют предметы, которые не вербализованы, но их существование очевидно, так как известны их признаки»[20].

Примечательно, что контекстуальные синонимические ряды имен существительных (792) в семантическом аспекте можно разбить на следующие группы: ИС, относящиеся к психической сфере человека – 59% (468); ИС, обозначающие действия, проявления человека – 15% (120); ИС, обозначающие явления природы – 10,6% (84), обозначения лиц – 4,5% (32), обозначения явлений потустороннего мира – 10,6% (84). Примечательно, что данные группы, за исключением обозначений явлений потустороннего мира, были выделены и при анализе имен, определяемых контекстуальными синонимическими рядами прилагательных. Однако среди рядов существительных отмечается резкое преобладание ИС, так или иначе описывающих человека – в сумме 78,5%, одновременно со снижением количества имен существительных, обозначающих явления природы с 22,5% до 10,6%. Группу имен, обозначающую явления потустороннего мира, можно считать трансформацией рассматриваемой выше группы определяемых абстрактных имен, в которую входили такие лексемы, как черти, призраки.

Преобладание лексико-семантической группы «Человек» свидетельствует о расплывчатости, неопределенности концепта «Синтез», атрибутируемого контекстуальными синонимическими рядами, и в то же время показывает попытку его осмысления через те или иные аспекты человеческого.

В синтаксическом аспекте можно отметить три основных случая употребления контекстуальных синонимических рядов прилагательных: ряд может входить в состав именного сказуемого, выполняя предикативную функцию; контекстуальный синонимический ряд может использоваться в сочетаниях типа прил. +сущ., выполняя функцию определения; наконец, контекстуальный ряд может представлять собой обособленное определение, находясь в постпозиции к определяемому слову (сущ., прил.).

Преобладание контекстуальных синонимических рядов прилагательных, выполняющих предикативную функцию или входящих в словосочетание прил. +сущ. показательно, поскольку оба эти случае характеризуются одновременно и целостностью, и расчлененностью значения конструкций. Составное именное сказуемое в расчлененном виде выражает предикатив, а сочетания имен существительных с именами прилагательными, наиболее известные в лингвистической литературе как атрибутивные/ адъективные сочетания/ словосочетания или именные (субстантивные) словосочетания с зависимым компонентом-прилагательным, в современных исследованиях рассматриваются как обладающие формальной расчленностью состава и одновременной холистичностью значения[21]. Такие конструкции, с одной стороны, отличаются аналитизмом, а с другой – характеризуются расчлененностью состава.

В современной лингвистике атрибутивная связь признается одним из наиболее тесных видов связи, при котором «два члена максимально сливаются, т.е. представляют собой целостную единицу внутри предложения»[22] и образуют единый комплекс, входящий в предложение как целое. Проведенный Н.В. Юдиной анализ конструкции «прилагательное + существительное» подтверждает тезис А.А.Шахматова о том, что «сочетание определяемого слова с определением во многих случаях стремится составить одно речение; но большею частью оба члена сочетания, благодаря, конечно, их ассоциации с соответствующими словами вне данных сочетаний, сохраняют свою самостоятельность»[23].

Таким образом, среди используемых синтаксических конструкций наиболее употребительно словосочетание прил. + сущ., близкое контекстуальному синонимическому ряду как семантически единое, но структурно расчлененное явление.

Преобладание имен прилагательных среди контекстуальных синонимов обусловлено особенностями языковой личности автора, а именно наличием недостаточно определенного и осмысленного концепта «Синтез». Семантическая мобильность имени прилагательного и актуализация оценочно-экспрессивного содержания, свойственная этой части речи, способствуют количественному доминированию прилагательных. В целом анализ грамматических особенностей контекстуальных синонимов в трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист» дает основание для вывода о том, что именно триадность как принцип мышления автора обусловливает преобладание в системе контекстуальной синонимии в исследуемом тексте тех или иных синтаксических конструкций и частей речи.

 

Литература

 

1.                  Бабайцева, В.В. Избранное. 1955 – 2005 // Сборник научных и научно-методических статей. Ставрополь, 2005. 520 с. .

2.                  Бережан, С.Г. Семантическая эквивалент­ность лексических единиц. Кишинев, 1973. 372 с.

3.                  Бердяев Н. А. О новом религиозном сознании. // О русских классиках. М., 1993. 368 с.

4.                  Бескоровайная И.Т. Коммуникативно-прагматическая интерпретация лекси­ческого синонимического перефразирования: Дис. ... канд. филол. наук. Омск, 2000. 190 с.

5.                  Виноградов В.В. Насущные задачи современного литературоведения. М.,1951.

6.                  Ваганова Е.Н. Кореференция и коннексия как основные свойства смысловой и структурной организации текста (на материале «рассказ» в современном немецком языке): Дис. ... канд. филол. наук. Саранск, 2001. 246 с.

7.                  Вердиева, З.Н. Семантические поля в современном английском языке М. : Высшая школа, 1986. 120 с.

8.                  Дефье О.В. Духовное всеединство Д. С. Мережковского // Педагоги­ка. 2002. № 2. С. 52-57.

9.                  Маслова В. А. Введение в лингвокультурологию. М., 2004. 296 с.

10.              Звегинцев В.А. Замечания о лексической синонимии // Вопросы теории и истории языка. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1963.С.25-40.

11.              3алевская А.А. Слово в лексиконе человека. Психолингвистическое иссле­дование. - Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1990. 206 с.

12.              Лебедева С.В. Близость значения слов в индивидуальном сознании: Дис. ... д-ра филол. наук. Тверь: 2002. 311с.

13.              Новиков, Л.А. Синонимические функции слов (Семантическая синонимия) // Русский язык в школе, 1968. №1. С. 11-24.

14.              Ожегов, С.И., Шведова, Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азбуковник, 1999. 944с.

15.              Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка М., 1957. 284 с.

16.              Черняк В.Д. Проблема синонимии и лексико-грамматическая классифи­
кация слов. Учеб. пособие к спецкурсу. Л.: РТП ЛГПИ им. А.И. Герцена,1989. 80 с.

17.              Шахматов А.А. Очерк современного русского языка. М., 1941.286 с.

18.              Щуклина Т.Ю. К вопросу об образно-метафорическом употреблении прилагательных в русском языке / Т.Ю Щуклина // Актуальные проблемы истории русского языка: Тез. докл. науч. конф., посв. 70-летию В.М.Маркова. – Казань, 1997. С. 45-61.

19.              Юдина Н.В. Лексическая сочетаемость в когнитивном аспекте (на материале конструкции «прилагательное + существительное») ( 10.02.19 – Теория языка). Автореф. … дисс. доктора филологических наук , Москва, 2006. 46 с.

 

Поступила в редакцию 08.07.2007 г.