Наши разногласия – 2

Our disagreements - 2

Ростокинский Александр Владимирович,

кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин юридического факультета Московского городского педагогического университета.

В представленной статье анализируются некоторые уголовно-правовые и криминологические вопросы применения норм об экстремизме.

Ключевые слова: Экстремизм, дискриминация, мотив, цель.

In presented article some criminally-legal and criminological questions of application of norms on extremism are analyzed.

Keywords: Extremism, discrimination, motive, the purpose.

настольный набор руководителя под заказ

castelshop.ru

Данная статья не является запоздавшим отзывом на автореферат диссертации Главного военного прокурора РФ С.Н. Фридинского[1]. В силу объективных причин автору не довелось присутствовать на прошедшей защите, лично поздравить диссертанта, выводы и рекомендации которого неоднократно доводилось цитировать в различных статьях и монографиях, посвященных проблемам уголовно-правового противодействия молодежному экстремизму и профилактики данного вида преступности. Подчеркивая существенный вклад диссертанта в формирование теории экстремистской преступности, автор позволит себе обратить внимание читателей на те моменты в диссертации, которые противоречат результатам авторских наблюдений и исследований, а потому и оставляют ощущение некоторой недосказанности, незавершенности.

Во-первых, не совсем ясным представляется определение объекта проведенного исследования как «общественных отношений, возникающих в процессе обеспечения национальной безопасности Российской Федерации от угроз экстремистской деятельности (экстремизма)»[2]. Как связан данный объект с тематикой исследования, классифицируемой по разделу 12.00.08 – криминология и уголовное право, уголовно-исполнительное право. Конечно, в уголовном праве существует понятие «угроза», например, угроза убийством, уничтожением имущества, угроза здоровью и т.п. Но понятие «экстремистские угрозы» относится, всё же, к предмету политологии, тем более, как проблема национальной безопасности. Далее диссертант предложил собственное определение экстремизма, как «социального системного явления, в рамках которого объединенные на основе общих политических, идеологических, национальных, религиозных, расовых, социальных, экологических, экономических взглядов и убеждений представители последних совершают, движимые экстремистскими побуждениями, противоправные действия, направленные на насильственное распространение таких взглядов и искоренение взглядов, отличных от отстаиваемых ими»[3]- И в данном определении, опять же, имеет место смешение политологических (убеждения и побуждения) и собственно криминологических (противоправные действия) элементов. Впрочем, достаточно бесперспективным делом представляется попытка перечисления побуждений преступников, которое в любом случае будет выглядеть неполным и казуальным: сегодня у нас актуальна мигрантофобия и религиозная рознь, завтра, может быть — гомофобия и модернизм, послезавтра, не равен час – ещё что-нибудь придумают. Сомнительным выглядит и ограничение противоправного поведения лишь совершением экстремистских действий. Разве невозможно распространять свои взгляды путем бездействия, например, при совершении дискриминации, при неисполнении правомерного приказа, распоряжения, неоказании помощи больному, лицам, терпящим бедствие и т.д.?

Не проще ли вообще отказаться от перечисления видов толи побуждений, толи убеждений правонарушителей, ограничившись указанием на мотивы (ненависть и/или вражда) и цели (дискриминация, провокация межобщинного конфликта) их деяния. А оно может иметь место в любой сфере общественной жизни, где имеют место социально-экономические, политические, религиозные, экологические и иные конфликты, совершенно точно отмеченные С.Н. Фридинским и рядом других авторов[4].

Во-вторых, политический подход к экстремизму, как некоей разновидности идеологической или политической деятельности, в форме совершения преступлений и проступков, существенно затрудняет определение генезиса данного вида преступности. Если её сферой является публичная политика, то вся история экстремизма в России начинается даже не с декабристов, а с середины XIX века, что и вынужден признать диссертант[5]. Однако, нет оснований полагать что отсутствует информация о религиозных гонениях св. князя Владимира до его обращения и после («крещения огнём и мечом»), об актах Стоглавого Собора о ересях и волхованиях, и указах Ивана Грозного против скоморохов, о традиционной формуле объявления о подыме и крамоле («Слово и дело Государево»), о нормах Соборного Уложения против строительства неправославных культовых зданий и прозелитизма, преследованиях раскольников и петровских указах по этому поводу и т.п. Не означает ли это, что экстремизм существовал в России всегда, но в современном информационном обществе он определенным образом выделился из преступлений против государственной и общественной безопасности в некий относительно самостоятельный уголовно-правовой институт?

Отсюда, в-третьих, возникает вполне закономерный вопрос о роли и месте совокупности исследуемых преступлений в структуре современной преступности. Отбросив идеологию и образ мышления, которые пока не являются (надеюсь и не станут — А.Р.) предметом уголовно-правового регулирования, выявляются деяния двух типов:

1) неправомерное ограничение прав граждан лишь по основаниям наличия каких-то групповых признаков потерпевших, т.е. без личного конфликта между потерпевшим и виновным, так называемые hate crime (преступления ненависти). Это – хорошо известные нам общеуголовные преступления: от дискриминации при приеме на работу и вымогательства взяток, до нападений хулиганов, убийств, массовых беспорядков и геноцида. Объявив их все – при наличии нехороших мотивов п. «е» ст.63 УК РФ – преступлениями экстремисткой направленности, как это предлагает диссертант в примечании 2 к ст. 282.1 УК РФ[6], мы рискуем втиснуть в институт уголовного экстремизма всю Особенную часть УК РФ, а в «личность экстремиста» — все типичные признаки почти всех преступников.

Это диссертант и сам определенно признает, отметив: «1. Молодой возраст, который, в свою очередь, также дифференцируется на: а) 14—16 лет; б) 16—18 лет; в) 18—20 лет; г) 20—25 лет; д) 25—30 лет; е) 30—35 лет; ж) 35 лет и старше»[7]. (И каков же вклад представителей данных возрастных групп? Среди задержанных на Манежной и вокруг неё автору данных строк довелось наблюдать немало 13—14-летних лиц, а в водружении пиратского флага на «Авроре» недавно отметились и 10-летние… — А.Р.) «2. Показная бравада. Экстремист хочет быть на виду, быть узнанным, хочет, чтобы о его преступлении узнало как можно больше людей. …Эпатаж экстремизма, часто подобные правонарушения совершаются в вульгарной форме». Чем же не классическое описание хулигана или террориста? Тем самым исключается возможность какого-либо точечного воздействия запретов на противоправное поведение и разработки каких-либо «адресных» мер профилактики. Сказанное не относится к созданию очередных федеральных программ, результаты которых мы уже не раз могли наблюдать. Или не наблюдать…

2) публичное подстрекательство неопределенного круга лиц к совершению вышеуказанных действий, обоснование их рациональности целесообразности, полезности для большей части общества, безвредности для мира и безопасности человечества, необходимости ввиду каких-то особых условий. Данные преступления давно получили название hate speech (речи, выступления ненависти), и в русском праве они описывались ещё С.Н. Таганцевым, как примеры delictum sui generis (деликтов опасности)[8]. Правда, тогда никто не додумался ставить во главу угла мотивацию подобных лиц: она может быть какой угодно. Поэтому сложно принять следующий пассаж «Особняком применительно к личности экстремиста стоит их идеолог, который в условиях российской действительности является организатором и лидером экстремистской организации. Характерной чертой идеологов экстремизма является пренебрежение чужой жизнью, …в одинаковой степени, как врагов, так и соратников»[9].

К сожалению, в условиях России, равно как и Англии, Израиля или Туркмении, идеологи — пока не совершают публичного посягательства на общественную безопасность — сами по себе, а провокаторы — сами по себе. Лидерство в преступной, и не преступной организации (любой) тоже зависит от наличия ряда качеств, не сводимых к знанию идейного «канона». А пренебрежение жизнью характерно и для экстремистов, и для разбойников, насильников, наркоторговцев, и даже многих легальных бизнесменов.

Кроме того, в-четвертых, уважаемый диссертант обходит молчанием достаточно «неудобный» вопрос о целесообразности размещения норм о «чистых» экстремистских преступлениях, т.е. деяниях, совершая которые, виновные движимые экстремистскими побуждениями… (ст.280, 282, 282.1 и 282.2 УК РФ)»[10] в главу о преступлениях против конституционного строя и безопасности государства. Между тем, буквально «через строчку» диссертант совершенно справедливо утверждает, что террористическая деятельность является «крайней формой проявления экстремизма».

Конечно, стоит уточнить, что ни законодатель, ни Верховный Суд ни в одном известном автору этих строк документе не утверждали, что любая террористическая деятельность является проявлением экстремизма. Однако, террористическая деятельность признается законом преступлением против общественной безопасности, как бандитизм, вандализм, хулиганство, массовые беспорядки, создание самых разных организованных преступных формирований — которые практикуются экстремистами. Почему же для пропаганды и агитации экстремистов закон установил такую привилегию? Или подстрекатели у нас — опять как при царе – «белая кость»: господа политические?

Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос о развитии норм статьи 282.2 УК РФ, сфера применения которых по закону излишне сужена. Если мы признаем сущностью данного деяния игнорирование судебного решения о запрете деятельности и ликвидации некоего объединения, то необходимо признать целесообразность и полезность предложения С.Н. Фридинского о включении преступления, ныне предусмотренного ст.282.2 УК РФ, в главу преступлений против правосудия в качестве статьи 315¹ УК РФ. «Неисполнение решения суда о ликвидации или запрете деятельности общественного или религиозного объединения, иной некоммерческой организации в связи с осуществлением экстремистской деятельности».

Однако, если мы попытаемся взглянуть на проблему запрета объединения граждан несколько шире, как это сделал, например, германский или французский законодатель, то надо признать запрет экстремисткой организации частным случаем запрета объединения, преследующего антиконституционные цели, отвергающего в своих программных документах и в деятельности конституционные процедуры, наряду с террористическими, нацистскими и т.п. объединениями. В случае законодательного закрепления норм об ответственности за возобновление или продолжение деятельности организации (или ее части), признанной судом антиконституционной, родовым объектом преступления станет именно конституционный строй, как «более высокий» объект по отношению к интересам правосудия, выступающими обязательным дополнительным объектом

Вопрос о надвидовом объекте экстремисткой преступности, в-пятых, не является сугубо теоретическим, поскольку непосредственно связан с проблемой классификации преступности данного вида и выстраивании адекватной системы её профилактики. Если в одном случае преступление отличает некоторый признак (мотив), во втором случае законодатель особо выделяет данный признак в качестве квалифицирующего, а в третьем совершение преступления является обязательным условием преступной деятельности самих виновных и иных лиц, то следует высоко оценить деление экстремисткой преступности, предложенное в диссертации С.Н. Фридинского. Остается уточнить, не являются ли так называемые «чистые» экстремистские преступления обычными составами обслуживающими организованную преступную деятельность: бандитизмом, публичным подстрекательством, публичным распространением инструкций по совершению преступлений, публичным их оправданием, созданием, продолжением или возобновлением деятельности преступной организации, а равно, дискриминацией граждан?

Повторюсь, автор данных строк является последовательным сторонником подхода, в рамках которого экстремистский бандитизм целесообразно профилактировать и подавлять в рамках профилактики и ликвидации «общего», общеуголовного бандитизма, экстремистские хулиганства и вандализм – в рамках профилактики общеуголовного хулиганства и борьбы с ним, наиболее общественно опасными и вооруженными формами, смыкающимися с бандитизмом, погромы и массовые беспорядки на почве национальной вражды и ненависти – в рамках профилактики всех прочих массовых беспорядков и групповых хулиганских действий, будь они направлены против местных-неместных или против собственников предприятия (рейдерство)[11]. Что же экстремистского в том, что у собственника отбирают его имущество: пальто, квартиру или предприятие, как целый имущественный комплекс? Нужно ли для совершения такого деяния обязательно испытывать побуждения, о которых говорится в уже упомянутом п. «е» ст.63 УК РФ? Как говорил красноармеец Сухов: «Это вряд ли…». Но зато сверхширокий подход к определению предмета профилактики, определение самого предмета в романских «…измах», имеющих десятки определений, позволяет уместить всю уголовную политику в «стратегию по противодействию экстремистской деятельности, обеспечиваемую комплексом экономических, социальных, правовых, организационных, политических и иных мер»[12]. Только вот вся политика не вместиться в одну стратегию, как вся Особенная часть УК не вмещается в институт экстремисткой преступности. И весь спектр криминальных угроз – не сводится к наличию в России скинхедов, как бы не рябили у кого-либо в глазах отблески с лысых голов.

Литература

1.                   Бурковская В. А. Криминальный религиозный экстремизм: Уголовно-правовые и криминологические основы противодействия. Автореф. дисс… докт. юрид. наук. — М., 2006.

2.                  Павлинов А.В. Антигосударственный экстремизм: уголовно-правовые и криминологические аспекты. Автореф. дисс… докт. юрид. наук. — М., 2008.

3.                  Ревина В.В. Экстремизм в российском уголовном праве: Автореф. дисс… канд. юрид. наук. — М., 2010.

4.                  Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Лекции. В 2 т. Т. 1. Часть Общая. — М., 1994.

5.                  Фридинский С.Н. Противодействие экстремистской деятельности (экстремизму) в России (социально-правовое и криминологическое исследование): Автореф. дисс… докт. юрид. наук. — М., 2011.

Поступила в редакцию 26.10.2011 г.