Ввозвращаясь к вопросу о личности экстремиста

Ростокинский Александр Владимирович,

кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин юридического факультета Московского городского педагогического университета.

События последних месяцев уходящего 2010 года побуждают ещё раз обратиться к исследованию особенностей лиц, совершающих преступления экстремистской направленности, чтобы критически оценить характер мер воздействия, оказываемого на преступников нашим обществом и государством, а также адекватность тех мер профилактики рассматриваемых деяний, которые предлагаются исследователями. Данные явления привлекают внимание многих авторов, о чем свидетельствуют десятки защищенных диссертаций о проблемах противодействия экстремизму и свыше сотни научных статей, в которых рассматриваются особенности личности делинквентов[1].

Но изучение многих работ способно вызвать эффект, подобный тому, с которым столкнулся Ф. Гальтон, когда пытался сформировать портреты «природных преступников» путем сопоставления сотен фотографических снимков осужденных. По мере усреднения возникал всё более «нормальный» и даже смазливый (прошу прощения — Авт.) портрет. Такой causa finalis можно смело использовать и на стенде «Внимание, розыск!», и в пособии по организации молодежных вечеров, и в рекламе лосьона от прыщей…

Сопоставление современных публикаций, посвященных личности экстремиста, позволяет выявить и анализировать следующие черты, презентуемые как типичные особенности участников всевозможных акций «ультра»[2]: мужской пол, молодой возраст до 30 лет при высокой частоте выявления лиц 14 — 15-летнего возраста, невысокий уровень образования при высокой частоте выявления студентов, отсутствие занятости и более-менее ясных жизненных перспектив, физическое и психическое здоровье, нередко занятие спортом, «определенные нравственно-психологические особенности личности (нередко приобретенные)». Впору спросить, не относится ли всё сказанное к личности любого преступника молодого возраста? И не в совершении ли преступлений криминального дебюта, прежде всего, подросткового хулиганства недоученные, недовоспитанные подростки приобретают тот самый специфический опыт, который в дальнейшем приводит их в организованную преступную деятельность.

Другой вопрос, что одни придут в группировки «наци» и «антифа», а другие — в «бригаду», занимающуюся поборами с предпринимателей и придорожным рэкетом, третьи, опоздав к разделу сфер влияния, начнут нападать на одиноких пенсионеров. О четком делении экстремистов, разбойников и погромщиков говорить не приходится, например, В. Дацик («Рыжий Тарзан») или те же «цапки», совершавшие в свободное от наездов время изнасилования приезжих студенток[3]. При нападениях на дом предпринимателя М. Гафурова (г. Зеленокумск, Ставропольский край) или на участников рок-фестиваля (г. Миасс, Челябинской обл.) был призыв: «Приезжие наших обидели»[4]. Чем же не проявление ненависти или вражды по социальным (месту жительства) или национальным признакам?

Далее. Исследователи отмечают такие типичные личностные черты экстремистов, как: «агрессивность; жестокость; хладнокровие; мстительность; дерзость; садизм; расчетливость; замкнутость; повышенная импульсивность поведения; исключительный цинизм, эгоизм и максимализм; страх; озлобленность; неуравновешенность; низкая мотивация к достижениям; снижение оптимизма в отношении к жизни как высшей ценности человека[5]; ненависть и гнев по отношению к людям, не разделяющим экстремистских идей, которые выступают как «враги» (человеконенавистничество), и к «несправедливой» действительности и существующему миру (затаенная обида на окружающий мир), так как он противоречит экстремистским идеалам; равнодушие, презрение и неспособность к состраданию людям; отсутствие ценности жизни, здоровья и достоинства человека; отчужденность от общества и его ценностей; отказ от общепринятых в обществе социально-правовых норм; утрата межличностных контактов с социумом; подмена ценностей; самооправдание …экстремистских действий…»[6] и т.п.

Но данные функциональные особенности достаточно быстро формируются именно в процессе совместной преступной деятельности у членов любых замкнутых объединений молодых людей. Особенно, если ранее «все представления об устройстве мира были почерпнуты ими, в лучшем случае из сериалов про ментовку и зону, а скорее всего, во дворе, чьи законы в точности повторяют ментовку и зону без всякой помощи сериалов»[7].

Конечно, коллеги укажут автору на влияние экстремисткой идеологии, различного рода фанатизма (футбольного, религиозного, националистического и т.п.), значение которого при становлении нравственно-психологических качеств личности экстремиста нельзя преуменьшать. Здесь впору поспорить, на тему что важнее: общая, абстрактная идея или собственный, конкретный опыт обхождения с ближним… Но, ближе к теме исследования будет вопрос: чем же в таком случае хуже фанатизм, основывающийся на «блатных понятиях», личном социальном успехе, статусе в сетевом сообществе или ролевой игре, разве всё это не может негативно повлиять на неокрепшую психику, а при отсутствии «нравственного стержня» — подтолкнуть к делинквентному поведению? Может быть, отрицать влияние «идей» на выбор средств достижения субъективных целей и покажется кому-то странным. Но обсуждение особенностей идеологии, влияния русских почвенников или космистов, К. Леонтьева, И. Аксакова или Н. Федорова, на взгляды и поведение 14 — 15-летних субъектов, выглядит ещё более странным делом… (Особенности информационно-пропагандистской деятельности кучки маргинальных политиков и интеллектуалов заслуживают самостоятельного и отдельного изучения — Авт.).

Так исследователи отмечают такие психологические особенности исполнителей экстремистско-террористических акций, как:

1) ярая приверженность какой-либо идеологии вплоть до фанатизма и групповой нарциссизм, предполагающие наличие нарциссического радикала в структуре личности;

2) экстремальность деятельности и ее группоцентрический характер, предполагающие преобладание групповой идентичности над самоидентичностью и слабую выраженность последней;

3) ориентация на насилие и устрашение предполагает наличие выраженного параноидного радикала в структуре личности[8]. В этой связи у автора возникают несколько вполне очевидных вопросов.

Во-первых, не относится ли всё, сказанное выше, в равной мере к любым устойчивым криминальным объединениям, имеющим некоторые, а вернее любые, субкультурные формы, как непременное условие организации совместной деятельности участников?

Этот вопрос возник из сопоставления приведенного списка качеств с описанием субъектов ряда преступлений, требующих предварительной подготовки и организации, представленных в некоторых криминологических исследованиях последних лет. При этом выяснилось, что названные признаки с некоторыми вариациями присущи членам организованных групп и банд, исследовавшимся в связи с осуждением за разбойные нападения на жилища граждан (О.Н. Широбоков, В.Б. Солодкий[9]), так и членам организованных групп наркоторговцев (А.О. Золотенков, А.Л. Мильшин[10]), и даже менеджерам-коррупционерам (А.М. Хорава[11])… Полученный результат, конечно, нуждается в более основательной проверке. Но в качестве рабочей гипотезы он может нам вполне пригодиться.

Итак, «усредненный портрет» идеологически «приукрашенного» погромщика, вандала, хулигана, разбойника, убийцы или бандита ничем не отличается от такого же «среднего» образа всех других молодых преступников, совершающих аналогичные преступления по иным мотивам. Но и возможность наличия у них полимотивации тоже никто пока не опроверг. А такая возможность, в свою очередь, создаёт широкий простор для судебно-следственного усмотрения.

Во-вторых, допустимо ли говорить о доминировании той самой «идеологии» сразу у всех членов организованной группы, банды или целого преступного сообщества при совершении ими того или иного преступления? Уважаемый коллега утверждает, что «экстремист — это лицо, которое, прежде всего, находится в состоянии экстремистско-идеологического конфликта с окружающими людьми, не разделяющими его идеологических взглядов». И с этим невозможно спорить, как и с утверждением о том, что «вряд ли можно выявить универсальную причину или мотив, по которым лицо отвергает морально-нравственные ценности общества и становится на террористическо-экстремистский путь достижения своих целей» [12]. Но нивелирует ли участие в совместной преступной деятельности такие различия сразу же и у всех соучастников преступления? Едва ли…

Отсюда, в первую очередь, необходимо не пресекать «идеологии», а изменять те условия, в которых подростки и молодые люди совершают свой криминальный дебют (от 50 до 70% случаев в группе! — Авт.), а также преследовать по закону любые организованные формы преступной деятельности. Не только наиболее заметные в СМИ «экстремистско-террористические» и «этнические».

Кстати, именно у бандитов, как и членов незаконных вооруженных формирований, наиболее часто встречаются своеобразная групповая экспрессивность, и нарциссический радикал, и недоразвитость самосознания, и перенос с отрицанием, как центральные формы защиты, характерные для параноидальной личности[13]. Наверное, ни для кого не станет большим открытием утверждение о том, что в шайки и банды подростки сбиваются не для того, чтобы реализовать какую-то идеологию, а для того, чтобы преодолеть собственные комплексы, компенсировать собственную ущербность, непрестижность, отчужденность[14]. Конечно, встречаются и факты криминального перерождения субкультурных объединений, в том числе, радикального толка. Но численность участников всех радикальных сообществ колеблется в 2 — 3% от общего числа членов соответствующих возрастных групп[15]. На кучки проповедников и агитаторов можно воздействовать более точечными мерами.

И, в-третьих, не является ли ориентация на насилие и устрашение (терроризирование) лишь некоторой функцией состояния фрустрации, переживаемого отдельным исполнителем (исполнителями) преступления? И чем сильнее психологическое напряжение, требующее аффектированной разрядки, тем значительнее и субъективно болезненнее будут восприниматься те объекты, лица, которые препятствуют снятию напряжения, тем более жестокими и агрессивными проявлениями будет сопровождаться «преодоление», сопровождающее акт единения с предметом посягательства[16].

Именно так формируются наиболее заметные, но атрибутивные для членов организованной группы психологические реакции, как: «…слепая вера в правоту своей экстремистской идеологии; …постоянная готовность к самопожертвованию; склонность к суицидальному поведению и нанесению физического вреда самому себе; фанатизм; …стремление к самоутверждению и завоеванию авторитета; …крайняя нетерпимость к инакомыслию, чужой культуре, верованиям и взглядам; склонность к конфликтности, экстремальным ситуациям, острым переживаниям, …риску, …издевательским действиям, насилию, демонстрации своей силы, наведению страха на окружающих, …физическому уничтожению «врагов»; …переживании сильных аффективных состояний (они позволяют… временно снизить напряженность эмоционального переживания)…»[17] и др.

Что же из всего перечисленного не характерно для членов любой дворовой «бригады», специализирующейся на драках за территорию и отнимании любимых «мобил»? Очевидно, встречается всё, что уже многократно было описано на примерах делинквентских подростковых группировок 80 — 90-хх ХХ века. Было описано, но, судя по кульбитам нашей уголовной политики, вовсе не оказалось востребовано…

Не случайно некоторые авторы сегодня предлагают конструировать диспозицию ст. 282.1 УК РФ по аналогии с диспозицией бандитизма таким образом: «Статья 282.1 Экстремизм.

1. Создание организованной группы в целях нападения по экстремистским мотивам на граждан или организации, а равно руководство такой группой — наказывается…». И такая рекомендация заслуживала бы самой активной поддержки, если бы был решен вопрос о родовом объекте «создания организованной группы для совершения нападений…»[18], которым является, безусловно, общественная безопасность. А если нельзя устойчиво объединяться для совершения нападений ни на кого, и ни по каким мотивам, то и наказываться эти действия должны НЕЗАВИСИМО ОТ МОТИВОВ. Тогда вся конструкция вполне может занять достойное место в качестве части 1 новой редакции статьи 209 «Бандитизм», которая указаний ни на какие мотивы не содержит.

Логичным следующим шагом должна стать криминализация в части 1 ст.205.2 УК РФ любых публичных призывов к совершению преступлений, включая рекламу насилия, распространение инструкций по совершению преступлений, а равно публичное оправдание совершения преступлений в отношении любых граждан и их объединений. Именно к таким, отчасти неожиданным выводам и подводит автора изучение публикаций о личности экстремиста.

Литература

1.                  Мусаелян М.Ф. О личности экстремиста //Военно-юридический журнал. 2010. №2.

2.                  Банду, которая терроризировала станицу Кущевская, обвиняют в изнасиловании 220 девушек: Комсомольская правда. 2010. 15 ноября. // http://www.kp.ru/daily/24590.5/759653/.

3.                  Сапожникова Г. Ещё не бой, уже не митинг. Как начинаются межнациональные стычки // КП. 2010. 29 декабря.

4.                  Юрасова Е.Н. Психологические особенности лиц, склонных к экстремизму, терроризму и ксенофобии // Юридическая психология. 2008. №4.

5.                  Золотенков А.О., Мильшин А.Л. Социально-демографический портрет наркопотребителя // Современная наркоситуация в странах СНГ и проблема противодействия незаконному обороту наркотиков. Материалы международной научно-практической конференции. — Брянск. БФ МосУ МВД РФ. 2008.

6.                  Антонян Ю.М., Юрасова Е.Н. Экстремистское и террористическое поведение с позиций глубинной психологии // Научный портал МВД России. 2010. №2(10).

7.                  Пирожков В.Ф. Криминальная психология. — М.: Ось-89. 2001.

8.                  Маргинальная преступность / Под ред. Н.А. Лопашенко. — М.: Волтерс Клувер. 2010.

9.                  Антонян Ю.М., Самовичев Е.Г. Неблагоприятные условия формирования личности в детстве и вопросы предупреждения преступлений. — М., 1983.

10.              Турышев А.А. Уголовно-правовая характеристика экстремизма // Научный портал МВД России. 2010. №1.

Авторефераты

11.              Солодкий В.Б. Криминологическая характеристика разбоя: региональный аспект (по материалам Южного Федерального округа). Дис.. канд. юрид наук. — Краснодар, 2004.

12.              Хорава Акакий Миндиевич. Ответственность за злоупотребление полномочиями в коммерческих и иных организациях по уголовному праву России. Дис. ... канд. юрид. наук. — М., 2008.

13.              Широбоков О.Н. Криминологическая характеристика и предупреждение разбоев, совершаемых организованными группами с незаконным проникновением в жилище (по материалам Центрального Федерального округа России). Дис. ... канд. юрид. наук. — М., 2010.

Интернет-ресурсы

14.              http://www.afisha.ru/article/8197/.

Поступила в редакцию 06.02.2011 г.