Параструктурность интерпассивной социальности
Лаптинова Юлия Ивановна,
аспирантка кафедры теоретической и практической философии Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина, Украина.
Статья предлагает рассматривать в основании социальности некоммуникативную субстратегию дискурсивного разума, проявляющуюся в интерактивных контактах посредством паралингвизмов. Такой подход позволяет интерпретировать социальность как дискурсивную систему со структурой и параструктурными элементами. Структура представлена коммуникативными языковыми практиками, параструктурные элементы – параязыковой интерактивностью, переходящей в свою противоположность – интерпассивность, которая определяется метафорой флеш-моба и характеризует состояние совместности без общности.
Ключевые слова: внесловесное письмо, невербалика (паралингвизмы), интеракция, параструктура, нелингвистический код, интерпассивность.
В философской рационалистической (аналитико-дискурсивной) традиции трансцендентальным или имманентным основанием социальности выступает логос, разум (и его переводы: слово, договор, дискурс), «который находит себя в разумно-структурированном мире или сам наделяет природу и историю разумной структурой» [Фурс 1996, 98 – 116]. Эйдетический, космизирующий разум (космический логос) проявляется в речи оратора, в рациональном диалоге, в публичном обсуждении, инициирующем рождение античной социальности; причащающий разум – в Божьем Слове, через сопричасность которому соверующих рождается средневековая социальность [Библер 2002]; познающий разум – в договоре – природно-естественно-разумном начале, организующем нововременную социальность; законодательный разум – в метанарративах (имплицитная и нерефлексируемая система координат), выступающих основанием модерной социальности; интерпретирующий разум – в мининарративах (множество языковых игр), конституирующих постмодерную социальность [Лиотар 1998].
После лингвистического поворота, современная философская мысль основания социальности ищет не в глубинах и высотах метафизики, а в повседневной коммуникации, общении, диалоге, речи, осуществляющихся посредством слов. Слово – это голосовая опосредующая инстанция, след и замещение чего-то отсутствующего. Онто-тео-телео-лого(лингво)центрическая эпоха «отдает предпочтение речи, слову, логосу, т. е. фоноцентрическому письму («говорению»), ставя знак равенства между значением, или понятийным содержанием, и акустическим образом слова, подчеркивая нерушимую связь логоса и фонемы. Устное слово как таинственное единство звука, языка и логоса (phone, glossa и logos) [Деррида 2000, 146]. Голос и мысль, голос и идеальный смысл, голос и бытие максимально приближены друг к другу. «Акт вербализации выступает той призмой, которая всегда уже установлена между сознанием и событием и через которую мы воспринимаем мир» [Тюпа 2002, 5 – 31]. При осмыслении современной формы социальности акцент наших философских размышлений смещается с языка, слова, стремится «оторваться от этих основ, выпутаться из сетей «логоцентрической» рациональности (с её «субъектом», дискурсом, коммуникацией) и встать на иную точку зрения» [Кристева 2004, 114 – 135]. Встать на иную точку зрения – значит не отказаться от языка (выпрыгнуть за пределы языка), а использовать язык, проявить большее внимание к логосу, выявляя новые грани в его природе.
Стоит обратиться к повседневной практике, как тут же возникает очевидная неполнота логического языка слов. Наше сознание состоит из множества элементов, только малая часть которых может быть непосредственно выражена словами. То, что мы видим, является частью нашего сознания, однако не всегда может передаваться словами или мыслиться вербально. Большая часть нашего сознания еще не оформлена или не может быть оформлена, она находится вне языка – это становящаяся, текущая мысль до её логико-категориальной аранжировки (интенсиональные состояния, желания, предпочтения, неясные побуждения, волевые импульсы, чувственные, эмоциональные, инстинктивные, несемантизированные элементы, предшествующие всякому смыслу). Ныне все более широко признается, что наша способность соотносить себя с миром посредством интенсиональных состояний, мнений, желаний, предпочтений и т. д. более фундаментальна, чем вербальная способность, что последняя составляет лишь вершину айсберга.
В современном социо-философском знании считается, что словесный язык не способен артикулировать все относящееся к «загадкам» человеческого Я или к «тайнам» природного мира. Мысль, смысл, бытие (греческий «логос», гегелевское «понятие», гуссерлианский «смысл», хайдеггеровское «бытие» и т. п.), манифестированные в сознании в вербальном слое, могут конституировать свое «наличие-присутствие» в иных знаково-символических медийных конструкциях. Само слово «медиум» означает определенный инструмент преобразования опыта в знание, любой инструмент коммуникации, который передает, или «медиирует» значение, инструмент выражения «мира феноменов», «волеизъявления» или «идеи» (смысла), а его форма множественного числа «медиа» обозначает знаки, которые придают смысл событиям повседневной жизни, причем подразумевается существование многочисленных знаковых систем» [Inglis 1996, 27]. Всегда-отсутствующее-означаемое (нечто запредельное и потустороннее, обозначаемые вещи, идеи, образы, понятия, содержания) может просвечиваться сквозь несловесные медийные знаки – следы, указывающие на его присутствие. Несловесные средства выражения, от искусства в целом до простого взгляда, могут выступать качественно иными способами обработки, восприятия и передачи определенных содержаний.
Хотя язык и является ценным помощником человека во многих мыслительных операциях, его нельзя считать ни незаменимым средством, ни средой, в которой осуществляется мыслительная деятельность. Язык служит не для осуществления мышления, а для выражения, сообщения и обсуждения результатов мыслительного процесса человека. Язык дает возможность явиться тому, что было помыслено. Словесная речь является главным, но не единственным знаковым опосредователем мыслительной деятельности человека. Работа математика Б.Л. Ван дер Вардена «Мышление без языка», в которой проводится анализ языковых и неязыковых средств мыслительной деятельности, показала, что мышление не всегда оперирует понятиями и протекает в логических и категориальных формах. Существуют невербальные опосредователи: наглядные образы и двигательные представления. В работе «Материя и память» А. Бергсон открывает «образ-движения» и более глубокий «образ-время» как основу мышления кинорежиссеров, живописцев, архитекторов и музыкантов. В интервью М. Вермейеру о развитии теории относительности А. Эйнштейн заявил, что вместо слов или математических формулировок он мыслит преимущественно визуальными образами и «моторными» или «мускульными» кинестетическими ощущениями.
Мышление как процесс познавательной деятельности индивида, характеризующийся обобщенным и опосредствованным отражением действительности, есть процесс оперирования концептами. Концепт в качестве единицы (материала) мышления совмещает образно-перцептивную, понятийную и ценностную составляющие. Мыслительный процесс оперирует концептами, а выражается (кодируется) либо словами (лексемами) – лингвистическими знаками, которые объединяют концепт и акустический образ, либо нелингвистическими знаковыми средствами, которые объединяют концепт и несловесный образ (психический отпечаток физического события; аудиальное, визуальное, тактильное, вестибулярное, вкусовое, мышечно-соматическое, перцептуально-иконическое представление о реальности, которому мы придаем смысл). Мы постигаем мысль уже оформленной языковыми (словесными) рамками, вне языка (слов) есть только крик, жест, взгляд, сопровождающие или замещающие слова.
Чтобы передать полноту человеческого переживания и верно отразить то, что иногда именуют «состоянием души», абстрактных слов недостаточно. Поэтому используются такие элементы, как музыкальность слов, эмоциональная природа звуков, из которых они состоят, ритм, интонация, которые позволяют «зазвучать тому воплю, гулу психической жизни, который членораздельный язык и логика еще не успели до конца остудить» [Постмодернизм 154]. Согласно концепции «театра жестокости», «слова мало что говорят духу, но пространственная протяженность и сами объекты говорят весьма красноречиво» [Постмодернизм 154]. Именно Речь, существующая до слов, способна «объективно выражать тайные истины» [Постмодернизм 154]. Критика языка как неадекватного инструмента и в силу своей недостаточности далеко не достигающего точного выражения тончайших оттенков чувства является постоянной темой в художественной литературе, в частности, в поэзии.
Если задаваться вопросом о медиуме доязыковой или внеязыковой коммуникации, еще не проявившемся в своем смыслоконституирующем действии, то его можно обнаружить в невербалике – особом пространственном, зримом, осязаемом «языке» объектов, движений, положений, жестов, мимики, звуков, криков, света, звукоподражаний, «языке» вне всяких правил грамматики и стилистики, находящемся около, вблизи слышимого языка словесных звуков и выступающем богатым источником информации. При этом значимая роль будет выпадать на долю визуальных образов. Таким образом, альтернативной формой выражения мышления признаётся внерациональное внесловесное говорение, которое выступает конкретным видом письма. Центральный тезис Дерриды – все способы выражения можно рассматривать как формы «письма». Философскую дисциплину, особым образом исследующую письмо, Деррида называл «грамматологией». Внесловесная система письма – любая запись в пространстве и времени (звуковая, графическая, кинематографическая, хореографическая и проч.), воспринимаемая как знак – след, указывающий на присутствие какого-либо содержания, которое требует дальнейшего раскрытия. Сквозь музыку, танец, живопись, сквозь материальность слов (ритмические пульсации, языковые бессмыслицы, тавтологии, разрывы, молчания, лакуны, тембр голоса и его особый акцент) и так далее мы пытаемся увидеть их значение. Знак производит свою интерпретанту. Это и есть процесс порождения значения – семиозис или смыслогенез (Дж. В. Харрари). Знаки не описывают этот мир, а вступают с ним во взаимодействие, «производят с ним действия», они не интерпретируют действительность, а создают саму объективность. По оценке Деррида, реально имеет место не интерпретационная деятельность субъекта, но «моменты самотолкования мысли».
Итак, с одной стороны, постулируется, что язык может выразить все и является единственным средством мыслительной активности, а с другой – оказывается, что язык принципиально ограничен и не является единственным знаковым опосредователем мыслительной деятельности. Развертывается критика словесного знака как неполного, частичного, неадекватного целостному бытию и в связи с этим нуждающегося в дополнении.
Мы проводим разграничение между фундаментальными языковыми (вербальными, устная и письменная разновидности языка) средствами, коммуникативными по своей природе, и некоторыми невербальными, некоммуникационными средствами, сопровождающими процесс коммуникации. Это фонационные, оптико–кинетические, знаково–символические (предметы, окружающие человека в жизни), тактильные (обоняние, осязание, слух и вкус), пространственно–временные средства, которые в настоящее время становятся равноправными компонентами общения (а значит, и философского исследования).
Несловесные элементы передачи информации (интонация, ритм, тембр) получили название паралингвистических средств. Пара (от греческого pará — возле, мимо, вне) как часть сложных слов означает находящееся рядом, отклоняющееся от нормы или нарушающее что-либо. Невербалика или паралингизмы не входят в систему собственно дифференциальных фонологических противопоставлений и не являются речевыми единицами, однако в той или иной степени представлены в каждой речевой единице, сопровождают устную речь, привнося в нее дополнительные значения. Согласно другой точке зрения, критерием выделения паралингвистических средств является их произвольность. Интонационное оформление вопроса в данном языке задано, поэтому должно считаться лингвистическим средством, в то время как его тембральная окраска заранее не известна и является паралингвистическим средством.
Параязык как сверх-, вне-, около-вербальный остаток (фонационный, кинетический, ольфакторный, тактильный, графический), включенный в речевое сообщение, не схватывается традиционной лингвистикой. Изучение особенностей функционирования околоязыковых явлений и их воздействие на содержание и форму общения составляет предмет паралингвистической науки. Тот факт, что паралингвизмы рассматриваются сегодня в качестве структурообразующих компонентов речевой деятельности находит своё отражение в работах таких известных лингвистов, как Р. Якобсон, О. Соважо, Р. Барт, К. Бланш-Бенвенист, Н. И. Жинкин, Е. А. Земская, А. Хилл, Дж. Трегер, Г. Смит, И. Хокет, Т. Себеок, Э. Сепир и др.
Внесловесная система письма не означает отказ от дискурсивности и переход на позиции иррационального и мистического. Паралингвистику (совокупность несловесных, неязыковых средств передачи информации) не следует рассматривать как отрицание лигитимности критического разума или недоверие ему. Невербалика находится около, возле горизонта «собирающего логоса». Мы должны мыслить внесловесное письмо как субстратегию дискурсивного логоса, как его изьян, отклонение, как момент его движения, его иное. Инорациональные и рациональные стратегии разума совместно должны противостоять эскалации иррационализма.
Важно отметить, что паралингвизмы не противостоят вербалике, они все вместе образуют дискурсивность, под которой понимается речедействие, общение посредством языка. Языком в широком смысле этого понятия называются те семиотические единицы или дискурсные средства (знаки, символы, тексты), которые позволяют людям вступать в связи друг с другом, ориентироваться в пространстве культуры. Существуют словесные языки и несловесные коды, с помощью которых человек познает, объясняет и пытается изменить мир вокруг себя. Они различны потому, что по-разному представляют мир. Различные представления мира дают различные представления смысла этого мира. Невербальный код – символическая система знаков с закрепленными за ними значениями и смыслами – формируется во взаимодействиях совместно живущих людей. В отличие от естественного языка, у которого код един для всех членов сообщества, нелингвистические коды различны, овладение ими требует специального обучения. Однако, некоторые невербальные коды, определенные генетикой, имеют универсальный характер. В частности, это касается сигналов угрозы и эмоциональных реакций, которые биологически детерминированы. Выделяют девять невербальных «языков»: кинесика (движения тела), вокалика (паралингвистика, акустические особенности голоса), физикатика (физические характеристики, формы тела, его размеры, цвет волос), хаптика (такесика, касания), проксемика (пространственное расположение), хрономика (время), артефакты (одежда, украшения, косметика), ольфактика (запахи), эстетика (музыка, цвет).
Словесный язык и «язык без слов» не противостоят друг другу, хотя, бесспорно, отличаются друг от друга. Самая главная особенность вербальной системы состоит в ее специфической структурной организации. Вербальная система представляет собой полиструктурную, разветвленную, иерархическую, многоуровневую организацию знаков. Базисной структурной единицей является слово, которое, в свою очередь, внутренне структурировано (корень, суффикс, приставка, окончание и т. д.). Базовым знаком письма является не слово, как в разговорном языке, а объективная и более абстрактная единица – буква. Слова объединяются во фразы. Под оформленной фразой будем понимать некую структуру, конституирующую как внешний вид фразы (превращая ее в предложение), так и внутренний (смысл). В работе Жака Деррида «Когито и история безумия» автор пишет: «Фраза по своей сущности нормальна. Она носит в самой себе эту нормальность, то есть смысл…» [Деррида 2000, 43 – 82].
Особенность невербальной системы состоит в ее специфической параструктурной организации. Невербальная система представляет собой разомкнутую, хаотическую, «паранормальную» дезорганизацию знаков, которую довольно трудно разделить на дискретные единицы. Не существует базисной (минимальной, значащей) структурной единицы внесловесного письма, нет ни грамматики ни словаря. При этом несловесное высказывание не бесмысленно. Оно обладает определенным «смыслом» или информативным значением. Параструктуры невербалики (например, молчание или громкость голоса) способны производить, быть может, больше смысла, чем все структуры словесных фраз. Смыслы невербалики очень часто образуются путем случайных (или случайных на первый взгляд) ассоциаций (парасемантика).
У паралингвизмов есть определенная логика, которая является возможной для нашего восприятия. Паралингвизмы поддаются упорядочению по определенным правилам, но они игнорируют законы и правила формальной логики и подчиняются паралогике, в которой противоречие становится вполне правомерным элементом. Сам термин «логика», введенный стоиками, обозначал словесное выражение мысли (logos). Внесловесное выражение мысли паралогично, т. е. отклоняется от законов логики (тождества, непротиворечия, исключенного третьего, достаточного основания). Паралингвизмы, основанные на принципе алогизма, называются параструктурными или паралогическими приемами со своей парасемантикой [Словарь культуры XX века 1999].
Возможное невербальное сообщение воспринимается и переводится не познаково, а глобально, целиком. «Хотя на первых порах паралингвистика имеет дело с нелингвистическим материалом, она рано или поздно наталкивается на «подлинный» язык. Однако это вовсе не тот язык, который служит объектом изучения лингвистов: это вторичный язык, единицами которого являются уже не монемы и фонемы, но более крупные языковые образования, отсылающие к предметам или эпизодам» [Барт 1975, 114 – 163]. Отсюда следует, что в будущем семиология, возможно, растворится в транслингвистике, объектом которой станут миф, рассказ, журнальная статья либо предметы, созданные в рамках нашей цивилизации: одежда, мода, меблировка помещений, планирование и архитектурное оформление внутреннего и внешнего пространства и т. д., представляющие собой креализованные тексты, рассказывающие о многом. При этом интерпретация понимается как релятивно-плюралистическая, программно версифицированная процедура генерации (не реконструкции) смысла как такового.
Параструктурность/паралогичность несловесной речи предопределяет новые виды не- или пара-коммуникативных отношений. При коммуникации происходит взаимопонимание (или недоразумение), которое достигается наличием обратной связи, а также значимостью общего смысла, который производится при условии, что информация не просто принята, но и осмысленна, т. е. происходит процесс совместного постижения предмета разговора, в ходе которого каждым участником налаживается совместная деятельность (общность). При несловесном взаимовоздействии процесс передачи и приема информации осуществляется на бессознательном или подсознательном уровнях. Это ставит вопрос об оправданности использования понятия «коммуникация». Поэтому считаем допустимым использовать, когда речь идет о бессловесном взаимодействие между индивидами, понятие «интеракция», понимая её как обмен и интерпретацию невербальных сообщений, закодированных и передаваемых особым образом посредством выразительных движений тела, звукового оформления речи, определенным образом организованной микросреды, окружающей человека, использования материальных предметов, имеющих символическое значение. Речь идет об установлении интерактивного контакта за пределами дискурсивного употребления слов. Существуют следующие формы интерактивного контакта: кинесика, такесика, сенсорика, проксемика, хронемика. Среди современных авторов, специализирующихся на проблемах невербального взаимодействия, можно выделить таких как Э. Холл, Дж. Томпсон, Дж. Фиске, Дж. Хартли, Дж. Бигнелл, М. А. К. Халлидей А. Бергер, Р. Ходж, Г. Кресс, Ж. Бодрийяр, Р. Барт, Ю. Кристева, У. Эко, Л. Ионин, М. К. Петров, Г.Г. Почепцов.
Если цель коммуникативного общения – понимание, которое достигается рациональным словесным обменом, то цель интерактивного контакта – взаимовоздействие посредством невербализованных «смыслов». Несловесная речь (говорение-письмо) устанавливает связь, посредством которой чувства, интенсиональные состояния, мнения, желания, предпочтения, неясные побуждения, волевые импульсы, эмоциональные, несемантизированные элементы во всей своей полноте переливаются от одного контактирующего к другому. Интеракция между людьми рассматривается как непрерывный контакт посредством паралингвизмов (невербалики), в процессе которого контактирующие не столько осмысливают намерения друг друга, сколько реагируют. Невербальные сообщения (например, покраснение лица) часто возникают спонтанно и вызывают автоматический ответ без размышления. Функция коммуникации – понимание на основе общих рациональных смыслов. Функция интеракции – взаимовоздействие (заражение и подражание) на основе невербальной информации. Если коммуникативный диалог выступает объединяющим началом смысловой ориентации множества людей и обеспечивает порядок, структурную упорядоченность, то интеракция делает возможным параструктурную связанность людей, т. е. нарушенный, искаженный, не прогнозируемый, не контролируемый «порядок» (диспорядок). Эффекты коммуникации состоят в сближении или расхождении точек зрения коммуникатора и реципиента на общий предмет, что, в свою очередь, означает расширение или сужение их возможностей взаимопонимания и сотрудничества. Эффекты интеракции состоят в вовлечении, основанном на заражении и подражании. И первые, и вторые одинаково необходимы для обеспечения существования и развития общества, т. к., будучи мощным инструментом воздействия на тела и манипулирования сознанием, могут выступать как средством содействия и защиты общественных дискуссий, так и угрозой для общественного форума.
Если слова устного и письменного языка образуют структуру, то картинки, музыка, цвета, запахи, касания представляют собой параструктурные компоненты. Коммуникация посредством языка – это структура, порядок. Интеракция посредством невербалики (параязыка) – это параструктура, диспорядок. Условием установления социальных связей выступает дискурсивность, включающая в себя и коммуникацию, и интеракцию. В процессе рождения социальной системы участвует и коммуникативная структура, и параструктурные составляющие. Общение посредством языка образует коммуникативную социальность. Общение посредством параязыка продуцирует интерактивную социальность, которая переходит в свою противоположность – интерпассивность, т. к. по отношению к дискурсивным практикам субъект всегда оказывается пассивным [Фуко 1996, 46].
Активность субъектов интеракции предполагает не формальное движение информации, а её производство. Участники интеракции являются активными субъектами взаимного информирования только в том случае, если они – самостоятельные источники семиотической деятельности. Однако участники интеракции инициируют (генерируют, реализуют) дискурс независимо от своей воли, не подозревая, что являются источниками неких смыслов. Исходя из того, что дискурсная практика субъектов не является продуктом воли самих субъектов, их можно интерпретировать как пассивных авторов. Определеные дискурсные правила, стратегии, формулы и последовательности адресуются участникам, которые пассивно воспринимают их, будучи как бы пунктами их назначения. Символическое, порядок дискурса выступает в качестве «внешней силы», определяющей пассивное состояние субъекта (автора дискурса). В произвольной процессуальности дискурсной игры конституируется та или иная «субъективная конфигурация», а трансформации самой игры обусловлены не действиями игроков, а некоторым «внутренним» продуктивным потенциалом саморазвивающейся игры, которая предстает флуктуационным механизмом.
По сути, интерпассивность как постоянно возникающий и существующий эффект невербальных контактов предстает своеобразным внерациональным состоянием совместности, в котором развиваются такие качества социальной жизни как: неспособность и невозможность принимать решения, прогнозировать последствия, производить самостоятельный, осознанный выбор, основанный на свободном самовыражении в диалоге с другими людьми, переводить при помощи волевых усилий свои оценки и решения в действия и поступки и нести за них ответственность. Таким образом, мы имеем интерпассивное сопротивление, интерпассивное неприятие, интерпассивное недовольство, интерпассивную поддержку, интерпассивное ожидание и проч., которые, в конечном итоге, выступают деструктором социальности, приводят к псевдосоциальности, негативной социальности. Совместность без активных индивидов как самодействующих, суверенных сил и самобытных форм превращается в суррогат социальности. Для обозначения патологичности (анонимности, бесцельности, безличности) современной социальности в противовес коммуникативной обоюдности, общности и взаимности подлинной социальности мы используем метафору флеш-моба. Угасание активной рациональности, претворяемой в жизнь сознательным усилием воли, грозит социальности превращением в гигантский флеш-моб – совокупность некоммуникативных (неструктурных, паралогичных) акций (контактов) незнакомых, не общающихся, а взаимодействующих между собой индивидуумов без целей и результатов, без ответственности, инициативы, самоонализа, саоопределения, солидарности. Интерпассивность в каком-то смысле формирует новое социальное тело – общежитие без общности – интеграцию изолированных, безразлично реагирующих индивидуумов, связанных друг с другом неким контентом, навязанным «внешними силами». Интеграция не как целостность или единство, а как синтез – способ бытия-вместе больше, чем сумма изолированных и не связанных друг с другом единиц, но и меньше, чем их единство. Речь идет о бесструктурном/деструктивном содействовании, участники которого лишены динамики осмысления и смыслообразования, какой-либо общей цели, способной сплотить их в единое целое. Это опыт переживания не фундаментальной общности интересов, ценностей, единства и равенства, а производство случайных совместных действий иногда по заданному сценарию.
Вывод.
Постмодерный интерпретирующий разум мы дополняем и уточняем его внедискурсивной субстратегией, которая проявляется в несловесных практиках означивания (взаимовоздействия), выступая тем самым основанием специфической формы социальности. Если модерная социальность предстала исследователям как иерархически вертикально организованная структура, а постмодерную социальность исследователи склонны видеть ризоматически структурированной, то в современную социальность можно проникнуть, понимая её как процесс со своей структурой и параструктурой. Внутри самой социальности сосуществуют и взаимоопредяются коммуникативное и интерактивное измерения. Интерактивность контактирующих бессубъектных индивидуумов, генерирующих дискурс по принуждению со стороны самого дискурса переходит в свою протиповоложность – интерпассивное общежитие без общности. Это некий суррогат (имитация, патология) подлинного сообщества, для которого подходит аналогия флеш-моба – массовой акции контактирующих друг с другом людей без целей, причин и последствий.
Литература
1. Барт Р. Основы семиологии Структурализм: «за» и «против». – М., 1975, — С. 114-163.
2. Библер В. С. Замыслы. — М., РГГУ, 2002.
3. Деррида Ж. О грамматологии. — М.: Ad Marginem, 2000. – С. 111-540.
4. Деррида Ж. Письмо и различие. — СПб: Академический проект, 2000. – С. 43-82.
5. Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. — М., 2004. – С. 114-135.
6. Лиотар Ж-Ф. Состояние постмодерна. — «Институт экспериментальной социологии», Москва Издательство «АЛЕТЕЙЯ», Санкт-Петербург 1998.
7. Постмодернизм. Энциклопедия.— Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2001.— (Мир энциклопедий).
8. Словарь культуры XX века. – М.: Аграф, 1999.
9. Тюпа В.И. Очерк современной нарратологии // Критика и семиотика. Вып. 5, 2002. Научное издание. Новосибирск, 2002. – С. 5-31.
10. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. Пер. с франц. — М., Касталь, 1996. – С. 46.
11. Фурс В. Коммуникативно-теоретическая модификация философской рациональности в концепции Юргена Хабермаса // Философия эпохи постмодерна. Мн.: Красико-принт, 1996. – С. 98-116.
12. Inglis F. Media Theory. An Introduction. Oxford, UK and Cambridge, USA, 1996. P. 27.
Поступила в редакцию 21.01.2013 г.