Конструктивные и деструктивные показатели адаптивного потенциала личности в периоды посткризиса
Царева Екатерина Сергеевна,
кандидат психологических наук, старший преподаватель кафедры специальных дисциплин Крымского филиала Краснодарского университета МВД РФ.
Теоретико-методологический анализ подходов к проблеме ресоциализации личности показал, что на социально-психологическом уровне ресоциализация имеет двусторонний характер: с одной стороны, она предполагает изменение социальных функций, необходимых для удовлетворения требований социальной среды; с другой – меняется и сама среда [5; 6]. Нарушение этого процесса, его осуществление социально неодобряемыми или асоциальными способами приводит к десоциализации, то есть нарушению социализации личности, ее протеканию в неприемлемых для социума формах, снижению адаптивного потенциала личности [2; 4; 7].
Анализ исследований показывает, что под адаптивным потенциалом понимают совокупность качественно своеобразных индивидуально-психологических свойств. Заключение о состоянии личностного адаптивного потенциала, который проводится на основании анализа уровневых характеристик этих свойств, вызывает сложности в выделении общих свойств, факторов и закономерностей его формирования. Наблюдается противоречие между пояснительной ценностью данного понятия и неоднозначностью его определения. Так, адаптивный потенциал личности определяется Н. Л. Коноваловой как интегрирующая характеристика психического здоровья [3]. Адаптивный потенциал рассматривается при этом как совокупность факторов, определяющих эффективность адаптивных изменений, зависящих от многих конституциональных, врожденных и приобретенных факторов, определяющих структуру личности, и находящихся в тесной взаимосвязи с периодизацией ее развития. Понятие «адаптивный потенциал» рассматривается С. Ю. Добряком синонимично понятию «адаптивность» и применяется для обозначения свойств, выражающих возможности личности к психической адаптации [1]. Содержание адаптивного потенциала конкретизируется в исследованиях А. Г. Маклакова и наполняется главным образом психофизиологическими и социально-психологическими характеристиками, такими как нервно-психическая устойчивость, которая выделяется как элемент поведенческой регуляции, коммуникативные качества, моральная нормативность [6]. Однако, в таких толкованиях без внимания остается положительное влияние на адаптивный потенциал личности ее социальных связей, особенностей социальной поддержки – удовлетворение специфических социальных потребностей: в близости, защите, информации, практической помощи, разрядке и успокоении.
Анализ известных теорий личности позволяет выявить ее основные структурные компоненты, выступающие в качестве структурных элементов адаптивного потенциала, под которым будем понимать ряд социально-психологических и индивидуальных характеристик личности, определяющих степень ее социальной адаптированности в конкретных социальных условиях, а именно проявление условий, при которых уровень адаптированности к воздействию психогенных факторов был бы удовлетворительным и способствовал эффективности деятельности в психотравмирующих ситуациях, сохранению психических и физиологических резервов.
В исследовании, нацеленном на изучение показателей адаптивного потенциала личности в посткризисные периоды жизни, приняли участие 160 испытуемых (58,1% мужчин, 41,9% женщин) в возрасте от 28 до 54 лет с разной степенью социальной адаптации (социально адаптированные, с частичной, тотальной и деструктивной степенью социальной дезадаптации). Выборка была представлена респондентами с кризисными состояниями вследствие личностных, профессиональных, событийно-биографических кризисов. Отбор указанного контингента испытуемых был обусловлен выраженной отрицательной динамикой процесса их ресоциализации.
Для изучения показателей адаптивного потенциала личности в периоды посткризиса использовались эмпирические методы: беседа, наблюдение; анализ документов; психодиагностические методики: методика диагностики самооценки (С.А. Будасси); методика диагностики локуса контроля (Дж. Роттера), методика диагностики интраперсональных отношений (Т. Лири); опросник Леонгарда-Шмишека, тест фрустрационной толерантности (С. Розенцвейга), методика М. Люшера; методика изучения ценностных ориентаций (соотношение «ценности» и «доступности» в различных жизненных сферах) О.Б. Фанталовой; мотивационный тест (Х. Хекхаузена).
Как показал проведенный анализ, условия микросоциальной среды, жизненный опыт и индивидуально-типологические особенности влияют на формирование личностных черт испытуемых, их самооценку и уровень притязаний, возможности прогноза жизненного пути. В случае нормального течения социализации личности формируется адекватная, дифференцированная самооценка. Это личностное качество является необходимым компонентом социально адаптированного поведения и условием успешной ресоциализации в периоды посткризиса. Поэтому эмпирическое изучение параметров адаптивного потенциала исмытуемых мы начали с оценки устойчивости и адекватности самооценки, локуса субъективного контроля и степени самовосприятия.
В группе испытуемых с частичной социальной адаптацией адекватная самооценка выявлена у 11,9% респондентов, заниженная у 4,8% лиц, завышенная у 4,4% лиц, остальные испытуемые имели неустойчивую самооценку. Сходство между Я-реальным и Я-идеальным по дискограмме Т. Лири у этих респондентов свидетельствовал о недостаточной рефлексии в виде уверенности в том, что окружающие не замечают их недостатков и полностью их принимают, что может свидетельствовать о неадекватности восприятия испытуемыми отношения к ним окружающих. В группе испытуемых с тотальной степенью социальной дезадаптации преобладает заниженная самооценка – у 10,1% лиц, у 2,7% лиц – адекватная самооценка, у 8,8% лиц – неадекватно завышенная самооценка, остальные испытуемые имели неустойчивую самооценку. Чаще всего это объясняется следующим: самооценка является неустойчивой вследствие неуверенности в собственных силах и возможностях, неадекватной – вследствие неспособности дать себе адекватную самооценку из-за легкомысленного отношения к своим недостаткам, а сочетание некритичности к себе с чувством неуверенности указывает на то, что самооценка является неустойчивой и неадекватной.
Следует подчеркнуть, что некоторые испытуемые с признаками социальной дезадаптации показали искаженное представление об идеальном Я-образе. Демонстрируя повышение показателей по отдельным октантам в Я-реальном, эти испытуемые видят собственный путь самосовершенствования через полную нивелировку доминирующих и дезадаптивных черт (отраженных в Я-реальном) в сочетании с чрезмерным повышением противоположного октанта в Я-идеальном, то есть в гипертрофии отсутствующих качеств вместо оптимального снижения доминирующего с оптимальным уровнем повышения противоположных качеств (по соответствующим октантам). Такие испытуемые преобладали среди лиц с тотальной и деструктивной степенью социальной дезадаптации (р ≤ 0,05).
При интерпретации дискограмы Т. Лири, в первую очередь, учитывалась сбалансированность двух противоположных векторов доминирования – первые четыре октанты, и пассивности – противоположные четыре октанты. Так, у социально адаптированных испытуемых (29,7%) показатели по третьему октанту оказались на уровне 6-8 баллов, что свидетельствовало об искренности, непосредственности в поведении и настойчивости в достижении целей; у социально дезадаптированных испытуемых этот показатель выявлен у 12,3% лиц с частичной степенью социальной адаптации. Анализируя конформность испытуемых учитывались соотношение показателей по I и II октантам, которые отражали такие характеристики как независимость, настойчивость в отстаивании своей точки зрения, тенденции к лидерству и доминированию (5,6% у лиц с частичной степенью социальной адаптации и 23,2% у социально адаптированных респондентов), с показателями противоположных октантов (V и VI), которые свидетельствовали о подчиняемости, неуверенности в себе и конформности (14,2% у социально дезадаптированных и 4,2% у социально адаптированных). Наибольшее количество таких испытуемых среди лиц с тотальной степенью социальной дезадаптации. Это лица с неустойчивыми чертами, главной особенностью которых была несамостоятельность, зависимость поведения от позиции группы, склонность подчиняться внешним социальным воздействиям, в основном отрицательным (р ≤ 0,05).
Если индивидуальные особенности личности во многом детерминируют защитные механизмы, то локус субъективного контроля отражает выраженность определенной категории психологической защиты – интерпретационной группы (защит, связанных с искажением содержания мыслей, чувств), а также манипулятивных защит, в том числе регрессии поведения. Исходя из этого, локус контроля, как индивидуальная характеристика личности, также отражает ее адаптивный потенциал. Оценка локуса контроля испытуемых проводилась с помощью методики диагностики уровня субъективного контроля Дж. Роттера. Учитывались такие индивидуальные особенности личности, свидетельствующие об уровне ее субъективного контроля: склонность объяснять собственные достижения и неудачи своими, а не чужими поступками и внешними факторами социальной среды (на примерах обсуждения конкретных случаев из жизни), способность и готовность брать на себя ответственность при выборе решения, а также за его вероятный исход.
Результаты изучения локуса контроля предоставили возможность дифференцировать испытуемых указанных групп по параметру отношения к себе как к субъекту своей жизнедеятельности. В группе социально адаптированных лиц и лиц с частичной социальной адаптацией преобладал интернальный локус контроля (соответственно 19,9% и 12,1% респондентов), который является показателем их личностной зрелости, поскольку детерминирует ответственность за свои поступки, способность прогнозировать последствия своих действий. Среди испытуемых с тотальной степенью социальной дезадаптации преобладал экстернальный локус контроля – 20,1% лиц (φ = 1,82; р≤0,03). В группе испытуемых с деструктивной степенью социальной дезадаптации значительно больше лиц имеют экстернальный локус контроля, то есть ответственность за события переносится ими на окружающих, обстоятельства, судьбу (φ = 1,92; р≤0,02).
Данные изучения индивидуально-типологических особенностей испытуемых, полученные с помощью опросника Леонгарда-Шмишека, подтверждают выраженные акцентуации характера социально дезадаптированных лиц, наличие дисгармоничного сочетания акцентуированных черт у которых существенно снижают их адаптивный потенциал и искажают процесс ресоциализации. Обострение противоречивых черт (мозаичные акцентуации) также обусловливали дезинтеграцию личности и процесс ее ресоциализации. Причем адаптивные возможности у этих лиц значительно ниже, чем у акцентуантов чистых соответствующих типов, или у лиц при гармоничном сочетании типов, как у подавляющего числа социально адаптированных испытуемых. Препятствием для эффективной ресоциализации выступали такие противоречивые сочетания акцентуированных черт личности как застревающие с возбудимыми чертами, демонстративные и застревающие акцентуированные черты, а также сочетание демонстративных и возбудимых черт.
Полученные данные изучения эмоциональной сферы с помощью теста М. Люшера показывают, что данный метод позволяет выявлять не только ситуативно обусловленные реакции, но и устойчивые индивидуально-личностные свойства, определяющие известную избирательность, тропизм относительно выбора сферы интересов, способа реализации в профессиональной деятельности, особенностей межличностного поведения, а также защитные компенсаторные механизмы, которые проявляются при эмоциональной напряженности. Получены достоверные различия по среднему значению напряженности исследуемых групп.
Изучение направленности реакции на ситуацию фрустрации у 22,8% социально адаптированных испытуемых выявило преимущество интрапунитивных реакций (И˃М˃Е), а по типу реакции (у 18,4% лиц) – NP˃OD˃ED с желанием и возможностью найти конструктивное решение конфликтной ситуации в форме принятия на себя ответственности за ее решение. У 10,9% испытуемых с частичной социальной адаптацией по направленности реакций преобладали экстрапунитивные и инропунитивные (Е≥И˃М), а по типу реакции (у 16,9% человек) – реакции с фиксацией на препятствии (ОD˃NP˃ЕD). Это означает, что препятствия, которые вызывают фрустрацию, всячески акцентируются, независимо от того расцениваются они как благоприятные, неблагоприятные или незначительные, что достоверно выше, чем в группе социально адаптированных респондентов (φ = 1,68; р ≤ 0,05). У испытуемых с тотальной степенью дезадаптации по направленности реакций Е˃М˃И, то есть испытуемые в ситуации фрустрации с завышенной частотой (в 14,9% случаев) отвечают в экстрапунитивной, либо (в 9% случаев) в интропунитивной манере, что достоверно ниже, чем в группе социально адаптированных лиц (φ = 2,25; р≤0,01). По этой группе испытуемых у 19,7% лиц по типу реакции ОD˃ЕD˃NP, то есть преобладают препятствующее-доминантные реакции, что достоверно выше по сравнению с социально адаптированными респондентами (φ = 2,09; р≤0,01). Исследование фрустрационной толерантности лиц с деструктивной степенью социальной дезадаптации показало, что по направленности реакций на фрустрацию Е˃М˃И, то есть преобладает экстрапунитивная направленность реакций (у 7,5% лиц) за счет значительного снижения инропунитивных реакций (φ = 1,97; р≤0,01). По типу реакций по этой группе в 7,9% случаев преобладают реакции с фиксацией на самозащите (ЕD˃ОD˃NP), что свидетельствует об активности в форме обвинения окружающих, отрицание или не признание своей вины, направленность на защиту своего Я и указывает на слабую, уязвимую личность.
Анализ результатов исследования показал, что коэффициент социальной адаптации GCR в группе социально адаптированных испытуемых составляет 55 ± 4,5% и соответствует нормативным данным (р≤0,01). У респондентов с частичной социальной адаптацией коэффициент GCR равен 45 ± 3,5%, то есть снижен, но по сравнению с другими группами социально дезадаптированных испытуемых, - выше. По выборке испытуемых с тотальной степенью социальной дезадаптации этот показатель оказался пониженным почти вдвое – 32 ± 4,6%, что указывает на недостаточную адаптацию к своему социальному окружению. У лиц с деструктивной степенью социальной дезадаптации очень низкий коэффициент GCR (23 ± 3,5%) дополнительно свидетельствует о неблагоприятном прогнозе их ресоциализации (р≤0,01).
Анализ соотношения между уровнем осознания главных жизненных ценностей и уровнем непосредственно доступного, показателем различия которых выступает коэффициент уровня дезинтеграции в мотивационно-ценностной сфере (по методике А. Б. Фанталовой), обнаружил два варианта взаимосвязи. Во-первых, это преимущество значимости над доступностью, что соответствует состоянию разрыва между потребностью в достижении данных ценностей и возможностью их достижения в реальности. Такое положение связано с наличием конфликта в мотивационной сфере относительно данных ценностей. Дифференциация коэффициента дезинтеграции по степени социальной адаптации испытуемых обнаружила статистически значимые различия. У 22,2% социально адаптированных испытуемых и 2,3% лиц с частичной социальной адаптацией средний показатель этого коэффициента составил 33,0 ± 0,4 балла, что соответствовало нормативным данным и означало удовлетворение жизненной ситуацией; это наиболее оптимальное психологическое состояние, когда категории «ценности» и «доступности» не отличаются по основным жизненным сферам. У таких испытуемых, как правило, не возникали ни устойчивые внутренние конфликты, ни «внутренние вакуумы», которые тормозят общую мотивацию (φ = 2,23; р≤0,01). У 11,7% респондентов с частичной социальной адаптацией, 23,6% лиц с тотальной степенью и 2,9% лиц с деструктивной степенью дезадаптации категории «ценности» и «доступности» в значительной степени различались, а средний показатель коэффициента дезинтеграции составлял 48,4 ± 0,5 балла, что указывает на состояние фрустрации и наличие значительных трудностей в достижении ценностных объектов, которые находятся в сфере материального благосостояния, интимно-личностных отношений, здоровья. У 10,5% испытуемых с тотальной степенью дезадаптации и 9,4% лиц с деструктивной степенью социальной дезадаптации категории «ценности» и «доступности» полностью расходились, а соответствующий коэффициент составлял 63,9 ± 0,2 баллов, при этом когда ценности преобладали над доступностью в их достижении присутствовал стойкий, глубокий внутренний конфликт, а при обратном отношении – состояние внутреннего вакуума, внутренней опустошенности, снижение потребности в деятельности (φ = 1,63; р ≤ 0,05).
Изучение показателей динамического аспекта мотивации показало, что в группе социально адаптированных испытуемых большинство (24,1%) лиц имеет соотношение показателя мотивации, связанной с надеждой на успех и мотивации избегания неудач, соответствующее нормативным данным (φ = 2,32, р ≤0,01). Неадекватно высокие баллы мотивации достижения (более 14) обнаружили 4,4% респондентов с частичной адаптацией, 9,2% лиц с тотальной степенью социальной дезадаптации и 3,4% испытуемых с деструктивной степенью дезадаптации, у которых преобладали возбудимые черты, склонность к риску, агрессивность и конфликтность в межличностных контактах, неадекватно высокая самооценка. Напротив, высокие баллы показателей мотивации избегания неудач (выше 10 при заниженной мотивации достижения) оказались у лиц этих групп, у которых отмечались тревожность, неуверенность в себе, низкая самооценка (соответственно у 3,1% лиц с частичной адаптацией, у 9,7% с тотальной и у 4,2% лиц с деструктивной степенью дезадаптации) (р ≤ 0,05). Нулевой показатель мотивации избегания, при повышенных баллах мотивации достижения, обнаружен у 10,7% лиц с тотальной и у 2,9% лиц с деструктивной степенью дезадаптации, которые отмечались поспешностью в принятии решений, импульсивностью, низкой эмоциональной устойчивостью. Низкие показатели мотивации достижения выявлены у 4,4% испытуемых с тотальной и у 1,7% лиц с деструктивной степенью социальной дезадаптации при депрессивных состояниях. В группе лиц с частичной социальной адаптацией такие низкие показатели выявлены у 10,2% лиц с чертами зависимости, конформностью и пессимистичностью.
Таким образом, критерии снижения адаптивного потенциала включают такие показатели интраиндивидных составляющих: неадекватность самооценки, несбалансированность локуса контроля, повышенную агрессивность, фрустрационную напряженность, эмоциональную неустойчивость, преобладание эгозащитного типа реакций на ситуацию фрустрации в сочетании с экстрапунитивной направленностью, дезинтеграцию между потребностью в достижении главных жизненных ценностей и возможностью их достижения в реальности, предпочтение избегающей мотивации, наличие акцентуаций или психопатии.
Эти данные принципиальны в практическом плане и могут быть использованы при разработке многоуровневой программы ресоциализации личности в периоды посткризиса.
Литература
1. Добряк С.Ю. Динамика психологической адаптации курсантов на первом и втором году обучения в военном вузе. СПб.: СПб ГУ, 2004. 202 c.
2. Дорожевец А.Н. Когнитивные механизмы адаптации к кризисным событиям // Журнал практического психолога. 1998. № 4. С. 40–48.
3. Коновалова Н.Л. Предупреждение нарушений в развитии личности при психологическом сопровождении школьников. СПб.: СПб ГУ, 2000. 229 с.
4. Коржова Е.Ю. Жизненные ситуации и стратегии поведения // Психологические проблемы самореализации личности / Под ред. А.А. Крылова, Л. А. Коростылёвой. СПб.: СПб ГУ, 1997. С.75–88.
5. Ларионова С.А. Социально-психологическая адаптация личности: теоретическая модель и диагностика. Белгород: БелГУ, 2002. 197 с.
6. Маклаков А.Г. Личностный адаптационный потенциал: его мобилизация и прогнозирование в экстремальных условиях // Психологический журнал. 2001. Т. 22, № 1. С. 16–24.
7. Медведев В.И. О проблеме адаптации // Компоненты адаптационного процесса / Под ред. В.И. Медведева. Л.: Наука, 1984. С. 3–16.
8. Поливанова К.Н. Психология возрастных кризисов. М.: Академия, 2000. 184 с.
Поступила в редакцию 14.08.2017 г.